Эх, Малаховка!. Книга 2. Колхоз. Елена Поддубская

весело переговариваясь, обмениваясь шуточками по поводу рациона.

      – Хлеб да каша – пища наша, – продекламировал Галицкий, с аппетитом набрасываясь на еду.

      – Каша – это всегда хорошо, – поддержал его Стальнов. По сравнению со вчерашним днём настроение Володи улучшилось, парень улыбался и дважды подмигнул Кашиной. Это заметил Добров и закапризничал, прожёвывая очередную ложку:

      – Только вот жирная она какая-то, эта их каша. Есть невозможно.

      – Да уж, масла на нас не жалеют, – Кашина, прежде чем есть, вытащила из кармана куртки бумажную салфетку и протёрла ложку себе и Масевич, сидящей рядом. Добров оценивающе посмотрел на салфетку, улыбнулся, одобряя чистоплотность Иры выставленным большим пальцем. Масевич незаметно толкнула тёзку в бок и хмыкнула. Кашина поняла намёк подруги, раскраснелась и поторопилась опустить взгляд в тарелку. За их большим столом, стоящим далеко от входа и сразу возле стены без окон, воцарилось всеобщее молчание. За таким же столом, но у двери, деля его с преподавателями, куражились штангисты, намазывая кашу на толсто нарезанные ломти хлеба, посыпая «бутерброды» сахаром, поставленным в гранённых стаканах из простого стекла, и поедая таким образом. Средние два ряда занимали представители других спортивных кафедр: пловцы, гребцы, конькобежцы, гимнасты, лучники, борцы… Средние ряды если и шумели, то редко, а всё больше либо оглядывались на веселящихся тяжелоатлетов и молчаливых преподавателей, либо негромко переговаривались. Многие друг друга знали, а с первокурсниками познакомились по время переезда и за вчерашний вечер. Спортивная среда никогда не была натянутой, зашнурованной рамками положения старшекурсников по отношению в новичкам. Поэтому каждый мог обратиться к любому и без всяких стеснений. К тому же в столовой, лучше чем где-либо, можно было рассматривать малознакомых людей, поэтому многие за едой зыркали глазами, изучая контингент и обстановку. Кто-то перемигивался, кто-то махал друг другу с одного конца зала в другой, кто-то кричал, задавая вопросы или делая комментарии на услышанное. Гул стоял приличный. Столовая вмещала одновременно только половину студентов, тех, что жили в первом, ближнем к ней бараке. Вторая смена из двухсот человек дожидалась своей очереди, вернувшись в комнаты. Студенты это знали, поэтому с завтраком не затягивали. С выбором мест не мудрили, расселись теми же компаниями, какими жили: юноши с юношами, девушки с девушками. Соседей по столу напротив тоже не выбирали; как получилось, так и вышло. Лиза Воробьёва и Света Цыганок приберегли место для Николиной, Горобова заверила, что Бережной и запоздавшие студенты приедут не позднее полдника. Между Добровым и Галицким пустовало место, оставленное для Шумкина.

      Посреди завтрака в обеденный зал вышла повариха, женщина круглая, какими зачастую бывают кулинары, с добрым, улыбчивым лицом. На её голове высоко сидел белоснежный колпак, талию огибал такой же белизны фартук.

      – Приятного