Сачок для бабочек. Александр Кваченюк-Борецкий

я – здесь? – снова повторил я свой вопрос. – Где – моя мама?

      Соседка, заметно переменившись в лице, отвела взгляд.

      – А ты привстань с кровати, если, конечно, сил у тебя хватит, да глянь в окно! – негромко произнесла она. – Тогда тебе самому все ясно станет…

      После этого женщина спешно удалилась в кухню. Из моей комнаты я слышал, как, видимо, не на шутку расчувствовавшись, она часто шмыгала носом и сморкалась в носовой платок.

      Минут пять, а то и больше я и впрямь собирался с силами, чтобы последовать совету тети Ольги. Сердце мое тревожно билось, всяческие сомнения одолевали меня. Наконец, превозмогая боль во всем теле, и ощутив лопатками металлическую спинку кровати, я обратил свой взор в нужную сторону. Мне было достаточно лишь одного брошенного мельком взгляда, чтобы мгновенно все понять!.. Глухой стон вырвался у меня из груди. Это – все, на что в тот момент я оказался способен, тогда как мне хотелось дико кричать, истерически рыдать, нещадно рвать на себе волосы и биться головой о стенку, взывая к справедливости! Проклиная тех, кто заставил меня испытать подобное! Тех, чья рука посягнула на самое святое, что может быть у человека. На его родной кров и… На его мать! В тот миг мне казалось, что вместе с домом и заживо сгоревшей в нем матерью, сожгли и меня самого. И хотя физическая оболочка все ж таки уцелела, то, что наполняло ее, походило теперь на потухшие обугленные головни.

      Пересилив себя, я вновь посмотрел в окно. Туда, где на выжженном клочке земли вместе с останками самого дорого мне существа покоились горы золы и пепла, часть из которых уже развеял ветер.

      Глава вторая. Возрождение из пепла

      I. Погорелец

      – Ну, что, парень! Плохи – твои дела… Совсем плохи! Участковый в милицейской форме, которого я видел лишь однажды в жизни, и то мельком, сидел теперь за столом в той самой комнатке, где наша соседка, точнее уже бывшая соседка, по доброте душевной определила мне место на собственной кровати для зализывания ран. Себе же она поставила раскладушку в смежке.

      – Что – верно, то – верно! – равнодушно согласился я.

      Мне было абсолютно начхать, что думал на мой счет, этот человек в казенном прикиде. Горе мое казалось мне настолько велико, что, полностью растворившись в нем, я словно не замечал ничего вокруг и с трудом понимал, о чем шла речь. Старлей то ли не догадывался о моем душевном состоянии, то ли полагал, что сочувствие – не его удел. Он задавал вопросы, шелестел бумажками, аккуратно разложенными на столе, и водил по ним ручкой, записывая ход нашей не очень дружелюбной беседы. От него точно веяло холодом. А возможно, меня просто знобило, и я в штыки воспринимал служителя правопорядка, который, не дождавшись пока я окончательно поправлю здоровье, докучал мне пустыми расспросами. Тем более, что, как я уже сказал, в нашем селе он почти не появлялся за исключением тех случаев, когда иного было просто не дано. Например, года два назад, я это отчетливо помнил, в нашей школе