Крысиная башня. Наталья Лебедева

хорошо, если бы поезд не пришел никогда. Чтобы вечно можно было сидеть посредине теплой июньской ночи, вдыхать запах остывающего металла и пыли, принесенной вагонами из других городов, слушать стук колес, видеть желтые конусы света, выпадающие из вокзальных фонарей, и темные силуэты ждущих поезда людей, а за ними – рельсы, и шпалы, и бетонные заборы, и склады, и рабочие вагончики… Чтобы Саша всегда была жива и Мельник был бы счастлив тем, что знал бы: сейчас она спит в своей постели в старом пятиэтажном доме в трех остановках от вокзала.

      Он умел останавливать время, и, пожалуй, делал это лучше, чем что-то другое.

      «А что, если, – подумал Мельник, – остановить время для Саши?»

      Он представил ее сердечный цикл, три фазы, занимающие меньше одной секунды, вечный монотонный та-да-дам с акцентом на последней доле. Он размышлял, может ли остановить время в пределах этого цикла, и не для всей Саши, а только для ее сердца, и понял, что стоит попробовать. Одно и то же та-да-дам, повторяемое тысячи и тысячи раз, означало бы, что сердце не станет стареть. Болезнь не сможет выбраться из клетки повторяющихся циклов, и Мельник выиграет время.

      Он дотянулся до спящей Саши и тронул ее сердце прохладной ладонью. Сердце вздрогнуло и отозвалось легким звоном, будто нечаянно задетая струна. Саша повернула голову и что-то коротко шепнула во сне. Мельник тронул сердце еще раз. Он дал себе слово не касаться ее, пока она не поправится, но разве такое прикосновение можно было считать настоящим? Настоящий Мельник сидел на вокзале и глядел в небо, розовое от света городских фонарей.

      Он нырнул под сердце ладонью и сжал, как сжимает наездник бока разгоряченной лошади. Почувствовав прикосновение, сердце заколотилось, как сумасшедшее, и попыталось сбросить его со своей напряженной, пронизанной электричеством спины. Мельник едва удержался.

      Саша проснулась, уставилась в потолок широко раскрытыми, блестящими в отблесках фонарей глазами. Ей только что снилась операция, какой она себе ее представляла: грудина вскрыта, металлические расширители не дают смыкаться краям, чужие руки касаются ее изнутри. Саша стряхнула остатки сна и почувствовала, как в реальности сладко заныл длинный уродливый шов.

      Потом, не размыкая губ, она спросила:

      – Ты?

      – Да, – ответил Мельник.

      – Что ты делаешь?

      – Я хочу тебе помочь.

      – Зачем? Ты никогда никому не помогаешь. Отпусти, – сказала Саша. Сердце ее сжалось, она судорожно вздохнула и заплакала навзрыд и без слез. – Отпусти, разве ты не видишь, как сильно мучаешь меня?

      Они неслись над городом в розовом от фонарей небе, и Мельник больше не мог внушать себе, что касается ее не по-настоящему. Он сидел на вокзале, прислонившись затылком к стене зала ожидания. Саша лежала под скомканным одеялом, рот ее был приоткрыт, глаза, не мигая, смотрели в потолок. И в то же время они приземлялись на каком-то чертовом мосту, где свирепствовал ветер. Берега реки по обе стороны