Люди под Дождем. Избранные беседы за 5 лет. Отсутствует

слова, потому что он отдает распоряжения. Это распределение ролей правдиво? Действительно ли аппараты работали так?

      Малыхина: В чем все-таки вопрос, если конкретизировать?

      Таратута: Почему березки, как родилась такая сцена?

      Геворкян: И кто автор сцены, режиссер?

      Песков: Я вам расскажу. Это было в Выксе, если я не ошибаюсь, это был поселок, который сгорел. И когда все это началось, там прошел первый верховой пожар. Ранее никто, и Путин, не знал, что это такое. Когда объяснили, что это штука, которая летит со скоростью под 100 километров в час, от которой убежать невозможно, которая уничтожает все, как взрыв… Там было озеро шириной 250 метров, и огненный шар его перепрыгнул. И когда Путин приехал к людям, у которых только что все сгорело, – вы помните кадры, когда тетка одна его за грудки взяла и трясти начала? И вы думаете, это можно срежиссировать?

      Геворкян: Это – нет, а сцену разговора – можно.

      Песков: Теперь представьте, что после этого, после того, как он провел совещание с оперативными службами, – говорить было тяжело, потому что дышать было невозможно, все было в сизой пелене, – мы поехали обратно на аэродром. И пока мы ехали, позвонили связисты и сказали, что президент просит Путина выйти на связь.

      Геворкян: И тут поставили камеры.

      Малыхина: И Путина к березкам в голубой рубашке.

      Песков: Камеры у нас всегда с собой. Просто была такая ситуация, когда нужно было показывать все, чем занимается руководство. Поэтому моя коллега Наташа Тимакова обеспечила съемку там. У меня здесь стоял и грохотал автобус, там – дизель-генератор, а там – самолет заведенный. И мы пошли к березкам, встали, чтобы не так шумно было, и у березок сняли.

      Геворкян: А может быть ситуация, когда вы, условно, говорите: «Владимир Владимирович, давайте сейчас не будем раздеваться у доктора»? А он говорит: «Буду». Может ли быть ситуация, когда вы говорите: «Лучше все-таки для картинки этого не делать», – а он говорит: «Я сам знаю, что делать»?

      Песков: По крайней мере, не только я, но и многие из тех, кто работает вместе с ним, в этом, наверное, их обязанность, – высказывают какие-то рекомендации. Он или прислушивается, или нет.

      Монгайт: Я хотела бы рассказать историю из личной биографии…

      Песков: Чьей?

      Монгайт: Своей. Когда я работала на телеканале «Культура», внутри компании нам рекомендовали в авторских программах, исключая новости, стараться не показывать Владимира Владимировича Путина. Потому что он может обидеться. Скажите, на что он обижается? Он обидчивый?

      Песков: Ровно так же, как и все люди. Знаете, если не критика, а оскорбление – он обижается по-человечески. На критику никогда.

      Монгайт: А вы его бережете от критики?

      Песков: Нет. Поверьте, нет. Показываем все: и самое обидное, и самое конструктивное.

      Геворкян: Дима, а почему он так обижен на Ходорковского? Прямо какая-то личная…

      Песков: