Четвертый корпус, или Уравнение Бернулли. Дарья Недошивина

мне цветок. – И ничего не бойся.

      Сама она осталась сидеть перед корпусом Виталика, а я зашла за кусты сирени и оказалась перед нижней поворотной площадкой пожарной лестницы.

      Дорогу на крышу в тихий час разведал Женька. Он оборудовал там курилку, потому что в лагере крыша корпуса – единственное место, где можно уединиться и «подышать свежим воздухом». На крыше в тени огромной старой сосны, которая стояла почти вплотную к задней стене корпуса, действительно дышалось хорошо, да и попасть туда было совсем нетрудно. И если бы Женька не нарядил меня в длинный сарафан, который чем-то ему понравился, и босоножки на каблуках, которые к нему «скандально» подходили, я бы поднялась в считаные секунды, но мне потребовалось на это гораздо больше времени.

      Каблуки проваливались в антискользящие дырочки ржавых ступенек, подол цеплялся за металлические занозы перил, дважды я наступила на него и чуть не свалилась вниз, поэтому к концу восхождения успокоительное средство было уже необходимо как никогда.

      – Да чтоб тебя! – прорычала я, стоя на крыше и имея в виду Женьку. – Все пустое, все обман, кроме этого бесконечного неба. Ничего, ничего нет, кроме его. Но и того даже нет, ничего нет, кроме тишины, успокоения.

      Чтобы средство сработало, я прислушалась к ответу неба, но вместо него услышала вопрос Рината:

      – Ты так сильно боишься змей?

      «Ах» и «ух», товарищ пионервожатая.

      Ринат стоял возле жестяного парапета у сосны, поэтому я не сразу его заметила. И не заметила бы вовсе, если бы он не подал голос. Ручной фонарик осветил голубой цветок в моей руке, Ринат подошел ближе:

      – Или просто любишь крыши?

      Я не боялась змей и не любила крыши, но стояла у парапета с цветком вероники в руках.

      – Это Леха придумал, чтобы дети уснули, – оправдалась я.

      – Он не придумал. Сегодня Исаакий Змеиный, завтра – Еремей Распрягальник. – Ринат посветил фонариком вниз, на спокойное море из белых шапок сирени, затем круг света пробежал по лопухам вдоль стены корпуса Виталика и, провалившись в дыру между стеной и пригорком, растворился в темной дали. – Четвертый корпус стоит выше, чем остальные. Мне отсюда лучше видно. И свет здесь интересно падает.

      Он показал на сосну, сквозь ветки которой проходил свет луны, и на искрящийся плешивый рубероид. Столбики вентиляции отбрасывали одинаковые короткие тени.

      – Подходящее место, чтобы сфотографировать тебя на контакт.

      Внезапно рубероид в искорках перестал быть таким интересным, и я перехватила руку с телефоном.

      – Эй! Я не разрешала себя фотографировать. А если ты так любишь свет, сфотографируй… фонарь.

      Ринат послушно убрал телефон и запрыгнул на узкий жестяной парапет. Внизу у самой стены шевелились мясистые лопухи, но местами они пробивались прямо сквозь асфальт.

      – Упадешь! – крикнула я, мгновенно пожалев о своем дурацком предложении.

      Но Ринат спокойно дошел до угла, затем круто повернул и остановился