Эхо Миштар. Вершины и пропасти. Софья Ролдугина

на подошвах высоких сапог высекали искры из каменных плит, а венец – неожиданно изящный, переплетение золотых цветов и листьев – утопал в седых, чуть курчавых и очень густых волосах.

      Все вокруг тут же повскакивали и закричали невпопад «Слава!» и «Великий!» – и ещё что-то такое же нелепое.

      «Лорга, – догадалась Фог, глядя на профиль, который напоминал о хищной птице, на кустистые брови и усы. – Как там его… Захаир?»

      Для старика восьмидесяти трёх лет от роду лорга выглядел крепко – даже, пожалуй, чересчур. Широким плечам и безупречной осанке мог бы позавидовать и молодой воин; глядя на мощную шею и мускулистые руки, всадники-арафи, пожалуй, посчитали бы себя посрамлёнными. Лицо у Захаира напоминало треугольник, перечёркнутый пополам пышными седыми усами. Голубые глаза от возраста помутнели, и взгляд казался мрачным; на подбородке справа чернела родинка, на которую, верно, полвека назад многие девицы заглядывались, считая пикантной…

      «Или нет, – подумала Фог с сомнением. – Тут, на севере, вроде иное считают красивым, чем у нас, в Ишмирате. Интересно, а я для них тоже дурнушка, как дома была? Мать у меня ведь северянка…»

      Рубаху и расшитый жилет лорга то ли подобрал не по размеру, то ли нарочно застёгивать не стал, открывая взглядам тяжёлую золотистую цепь, украшенную красными камнями, которая спускалась почти до живота – подтянутого, с выпуклыми мышцами, словно у древних статуй. На каждом пальце у лорги было по перстню, на поясе – кинжал, на запястьях – наручи, на ногах – поножи, и от всего этого так несло морт, что её хватило бы на целую армию, хоть и небольшую.

      Хоть кимортов лорга и не любил, но плодами их трудов, похоже, охотно пользовался.

      Пока Фог разглядывала его, через ту же боковую дверь в зал вошёл ещё отряд дружинников – дюжина немолодых суровых мечников в чёрных плащах, а также писцы, советники, шуты и почётные гости, и каждый занял своё место: кто за спиной у лорги, кто у его ног, на подушках из шкур, а кто – на краю помоста. Все они вместе смотрелись живописно, но как-то слишком уж нарочито, словно кокетничали – только по-своему, по-воински сурово.

      Когда передвижения прекратились, поднялся один из писцов, круглолицый и кудрявый, чем-то похожий на саму Фогарту, кашлянул, прочищая горло, и громко возвестил:

      – В этот благословенный день лорга Захаир, Великий и Справедливый, Погибель для Врагов и Защитник Лоргинариума, явит свою мудрость и рассудит непростое дело. Ибо Дурген Щедрый, сын Иргена, обратился к нему за милостью и возмездием против киморта с востока. Ибо есть оскорбления, что смываются лишь кровью, и есть угрозы, которые нельзя оставлять за спиною, ибо они несут зло для всего государства…

      Он говорил бы, верно, ещё, но тут лорга махнул рукой и сказал:

      – Начинайте.

      После этого первый писец сел на место и прилежно открыл тетрадь, зато поднялся второй, более солидный, толстоватый, с окладистой бородой, и простёр руку, зычно провозглашая:

      – Назовите себя!

      Купец, который до того