Петербургские трущобы. Том 1. Всеволод Крестовский

и сноровки: надо знать – где, что, когда и как и кому выгодней сбывается и какими куда путями удобнее добираться.

      Между тем говор и восклицания перекрещивались меж собою по всем углам «чистой половины» и мешались с звуками песни под аккомпанемент торбана и ложек. Эти последние звуки производили два артиста, которые в то время, к одиннадцати часам ночи, постоянно являлись в «Ерши» развлекать своим искусством ночных посетителей. Торбанист – Мосей Маркыч, сухощавый, высокий брюнет, очень серьезного и меланхолического вида, был точно истинный артист: его пальцы с необыкновенною быстротою и художественным тактом бегали по струнам торбана, и когда увлекался он извлекаемыми им звуками, все лицо его как будто преображалось: светлело или туманилось с каждым музыкальным переходом. Не менее художником в душе был и товарищ его – певец и ложечник Иван Родивоныч, курносый, рябой, приземистый и широкоплечий костромич, в поддевке и красной рубахе. Когда он своим немножко гнусавым тенорком «отхватывал» какую-нибудь чибирячку[65] – все поджилки и суставчики его, словно на пружинках, ходенем ходили: ходили брови и скулы, ходили плечи и руки, и пальцы, и коротенькие полешки-ноги; ходила, наконец, грудь и даже самый живот, которыми он выделывал удивительные штуки, к общему удовольствию столпившихся слушателей. Мы потому так обращаем внимание читателя на Мосея Маркыча с Иваном Родивонычем, что ему еще придется впоследствии встречаться с этими двумя личностями, составляющими необходимое звено трущобной жизни и даже ее светлую сторону, если в ней таковая только возможна.

      Что ты, черен ворон, вьешься

      Над моею головой? —

      чувствительно гнусил Иван Родивоныч, а Мосей Маркыч баском подтягивал ему:

      Ты добычи не дождешься:

      Я не твой, нет, я не твой!

      Мое тело здесь не тлеет,

      Тлеет лишь одна душа, —

      еще чувствительнее выводил свои верхние нотки Иван Родивоныч.

      И она-то разумеить,

      Сколь ты, Маша, хороша! —

      вторил ему басок Мосея Маркыча. Слушатели оставались в полном восторге.

      – Здорово, ребята! – гаркнул с авторитетом лихого ротного командира Ковров, молодцевато входя в комнату под руку с Бодлевским.

      – Раз, два, ваше-ство! – крикнули в ответ артисты. Почти вся остальная публика, которой хотя бы и по слухам был только известен Сергей Антонович, почтительно привстала с мест и поклонилась.

      – Садись, ребята! пей и гуляй не стесняясь! – снова скомандовал Ковров и обратился к музыкантам: – Ершовскую! да живее!

      Мосей Маркыч встряхнул своей черной курчавой головой, ударил по струнам, а Иван Родивоныч звякнул ложками и пошел вприпляску:

      Как на гору, значит, еж ползет —

      Под горою горемыка йдет.

      Ты куды же, куды, еж, ползешь?

      Ты куды же, горемыка, йдешь?

      Я

65

Чибирячкою называется каждая веселая песня с скандалезным характером.