Горе от ума. Александр Грибоедов

надутый всяким

      чванством,

      Пускай себе разумником слыви,

      А в сéмью не включат. На нас не подиви.

      Ведь только здесь еще и дорожат дворянством.

      Да это ли одно? возьмите вы хлеб-соль:

      Кто хочет к нам пожаловать, – изволь;

      Дверь отперта для званых и незваных,

      Особенно из иностранных;

      Хоть честный человек, хоть нет,

      Для нас равнёхонько, про всех готов обед.

      Возьмите вы от головы до пяток,

      На всех московских есть особый отпечаток.

      Извольте посмотреть на нашу молодежь,

      На юношей – сынков и внучат,

      Журим мы их, а, если разберешь, –

      В пятнадцать лет учителей научат!

      А наши старички?? – Как их возьмет задор,

      Засудят об делах, что слово – приговор, –

      Ведь столбовые всё, в ус никого не дуют;

      И об правительстве иной раз так толкуют,

      Что если б кто подслушал их… беда!

      Не то, чтоб новизны вводили, – никогда,

      Спаси нас Боже! Нет. А придерутся

      К тому, к сему, а чаще ни к чему,

      Поспорят, пошумят, и… разойдутся.

      Прямые канцлеры в отставке – по уму!

      Я вам скажу, знать время не приспело,

      Но что без них не обойдется дело. –

      А дамы? – сунься кто, попробуй, овладей;

      Судьи́ всему, везде, над ними нет судей;

      За картами когда восстанут общим бунтом,

      Дай Бог терпение, – ведь сам я был женат.

      Скомандовать велите перед фрунтом!

      Присутствовать пошлите их в Сенат!

      Ирина Власьевна! Лукерья Алексевна!

      Татьяна Юрьевна! Пульхерия Андревна!

      А дочек кто видал, – всяк голову повесь…

      Его величество король был прусский здесь,

      Дивился не путем московским он девицам,

      Их благонравью, а не лицам;

      И точно, можно ли воспитаннее быть!

      Умеют же себя принарядить

      Тафтицей, бархатцем и дымкой,

      Словечка в простоте не скажут, всё с ужимкой;

      Французские романсы вам поют

      И верхние выводят нотки,

      К военным людям так и льнут,

      А потому, что патриотки.

      Решительно скажу: едва

      Другая сыщется столица, как Москва.

Скалозуб

      По моему сужденью

      Пожар способствовал ей много к украшенью.

Фамусов

      Не поминайте нам, уж мало ли кряхтят!

      С тех пор дороги, тротуары,

      Дома и всё на новый лад.

Чацкий

      Дома новы́, но предрассудки стары.

      Порадуйтесь, не истребят

      Ни годы их, ни моды, ни пожары.

Фамусов

      (Чацкому)

      Эй, завяжи на память узелок;

      Просил я помолчать, не велика услуга.

      (Скалозубу.)

      Позвольте, батюшка. Вот-с – Чацкого, мне друга,

      Андрея Ильича покойного сынок:

      Не служит, то есть в том он пользы не находит,

      Но захоти – так был бы деловой.

      Жаль, очень жаль, он малый с головой,

      И славно