Этот дикий взгляд. Волки в русском восприятии XIX века. Ян Хельфант

упоминает, что только что вернулся из охотничьей экспедиции в Каширский и Веневский уезды, где он сам затравил двух волков и трех лисиц – из пяти волков и шести лисиц, затравленных всем охотничьим отрядом [Толстой 1949: 302]. В другом письме, от 1 октября 1859 года из Никольского-Вяземского к брату Николаю, после смерти которого в 1860 году Толстой унаследует эту усадьбу, он упоминает, что за последнее время затравил на охоте двух волков и одиннадцать лисиц, а Борисов – одного волка. «Кроме охоты всё это время ничего не делаю и тем доволен», – добавляет он [Там же: 306]. В письме от 24 октября 1859 года, адресованном поэту А. А. Фету и И. П. Борисову, Толстой благодарит Борисова за то, что тот одолжил ему гончих, ловчего и мерина. Также он добавляет, что намерен пользоваться ими «до порош» [Там же: 314]. Толстой охотился на волков вплоть до 1877 года, когда посвятил часть августа охоте на них в усадьбе Д. Д. Оболенского [Толстой 1952: 399].

      Близкое знакомство Толстого с охотой на волков повлияло на изображение охоты в «Войне и мире», чрезвычайно точное во всех отношениях: в нем правильно используется охотничий жаргон, детально описаны организация процесса охоты и состав охотничьего отряда, изложены функции различных участников охоты, а уровень охотничьей подготовки действующих лиц и их отношение к охоте, собакам и добыче становятся знаками внутри данного семиотического поля. Толстовское изображение охоты соотносится и в то же время расходится с мифическими архетипами, представленными в очерке С. П. Жихарева. Творческие отступления, допущенные Толстым, придают его описанию особую непосредственность, но также отражают тонкое понимание культурной институции, лежащей в основе этого описания, и глубокую привязанность писателя к природе и охоте как интенсивному и осмысленному способу взаимодействия с природным миром.

      Первая из глав, посвященных охоте, открывается развернутым описанием изменений, которые осень придала флоре и фауне в имении Ростовых. Восприятие этих сезонных изменений Николаем напрямую связано с его представлениями об условиях, пригодных для хорошей охоты, в которой он, страстный, но еще сравнительно неопытный охотник, только начал разбираться. Этими природными изменениями вызваны и метаморфозы, происходящие со всеми тремя видами намеченной добычи:

      Уже были зазимки, утренние морозы заковывали смоченную осенними дождями землю, уже зелень уклочилась и ярко-зелено отделялась от полос буреющего, выбитого скотом, озимого и светло-желтого ярового жнивья с красными полосами гречихи. Вершины и леса, в конце августа еще бывшие зелеными островами между черными полями озимей и жнивами, стали золотистыми и ярко-красными островами посреди ярко-зеленых озимей. Русак уже до половины затерся (перелинял), лисьи выводки начинали разбредаться, и молодые волки были больше собаки. Было лучшее охотничье время [Толстой 1938а: 244].

      Каждая деталь этого описания, пропущенная сквозь обостренное охотничье восприятие, свойственное