Пластун. Владимир Лиховид

заморским изделием. Пальцы его, прикасавшиеся к тёплой коже молодой женщины, словно пронизывало током. Иван уже весь мокрый от пота, молил Бога, чтобы эта пытка скорее завершилась…

      Гульнара-ханум наблюдала в зеркале за его отчаянными усилиями, и лёгкая улыбка играла на её красивых губах.

      Справившись, наконец, с застёжкой, Иван хотел аккуратно снять ожерелье с шеи женщины, но неловко задел её плечо. Лёгкий шёлк слетел в сторону, оголив небольшую упругую грудь с твёрдым тёплым сосцом. Ожерелье выскользнуло из ослабевших пальцев юноши. Иван мгновение смотрел на обнажённую прелесть. Потом обхватил хозяйку обеими руками и впился ртом в её грудь.

      Гульнара ахнув, попыталась отстранить его, но, крепко удерживая женщину, Иван с наслаждением посасывал нежный сосок, чувствуя, как он твердеет и набухает. В голове парня царило сплошное марево. Вспышками возникали только перед глазами образы Насти верхом на татарине, стройная фигурка Кристины, полные бёдра соседки Марии…

      Замершая некоторое время неподвижно Гульнара-ханум вдруг выгнулась и вцепилась юноше в волосы. Иван невольно ослабил хватку и хозяйка, вырвавшись, отскочила в угол комнаты. Прикрыв ладонями обнажённые груди, жена судьи напряжённо смотрела на парня. В чёрных глазах её, казалось, взметаются языки тёмного пламени…

      Иван, тяжело дыша, стоял на пушистом персидском ковре, покрывавшем пол. Марево перед глазами уже стало проходить, но удары сердца, словно молотом отбивались в висках. Наконец, стараясь взять себя в руки, Иван, не поднимая глаз, глухо произнёс:

      – Простите меня, госпожа… я никак не мог удержаться… я ещё не видел такой прекрасной, как пери, женщины…

      – Выйди вон! – тёмное пламя в глазах Гульнары превратилось в ураган.

      По-прежнему не глядя на неё, Иван поклонился, и нетвёрдо ступая негнущимися ногами, вышел из комнаты. В кабинете, рухнув на мягкие подушки, он уткнулся пылающим лбом в стол. Что наделал, дурень! Хозяйка, наверняка всё расскажет мужу. Или просто велит позвать стражников! Ежели уже не позвала! Тогда конец! Место на колу обеспечено…

      Вздрогнув, Иван вскочил. Бежать! Куда глаза глядят – подальше, в горы! Затеряться, забиться в какую-нибудь щёлочку! А дело казацкое… – юноша в панике заметался по библиотеке, топча атласные господские подушки.

      За домом, наверняка, следят! Увидят, что бежит – подумают, что струсил, что не хочет иметь с ними дело. Тогда уж точно конец от ножа «Чёрного»! Разве что – не такой страшный, как от казни на колу! Да и куда бежать? Даже если не убьют казацкие лазутчики, стражники прочешут все окрестности Кафы. И найдут – не он первый такой…

      Прижавшись спиной к стене, Иван стоял так некоторое время, бездумно уставившись перед собой. Потом вяло опустился на пуфик и замер, прикрыв глаза. Тело вдруг сковала усталость, словно после чистки десятка казанов. Стремление бежать и вообще делать что-либо пропало. А, будь что будет! Пусть приходят, волокут на эшафот, сдирают заживо кожу… всё