Кассия. Татьяна Сенина (монахиня Кассия)

и не подал вида. Тогда патриарх задал новый вопрос:

      – Пали ли при императорах Исаврийских Льве и Константине иконы или нет?

      Синклитики закивали:

      – Да, да, пали! – послышались голоса.

      – Стало быть, – спокойно сказал патриарх, – они, конечно, стояли. Ведь не стоявшее как может упасть?

      В рядах придворных воцарилось молчание. Православные украдкой переглядывались, пряча улыбки. Чтобы не затягивать тишину, император сказал:

      – Знайте, отцы, что я думаю так же, как вы.

      С этими словами Лев вынул из-под одежды большой золотой крест с вделанными в него эмалевыми иконками и приложился к нему.

      – Как видите, – продолжал он, – я ни в чем не расхожусь с вами. Но появились люди, которые учат иначе и приводят доводы от Писаний. Итак, пусть они выйдут к вам, и вы обсудите между собой этот вопрос. И если они убедят вас в их правоте, то надеюсь, вы не будете препятствовать благому делу утверждения истины. Если же вы убедите их, что их учение является нововведением, то они будут принуждены немедленно прекратить учить худому, и да господствует та вера, что и прежде. Ведь если бы меня обвиняли и по менее важному поводу, мне не следовало бы молчать, а здесь вопрос церковный.

      – Нет, не дело это! – раздались голоса. – Мы не хотим ничего обсуждать с этими отступниками! Мы и видеть их не желаем!

      – Если это церковный вопрос, как ты истинно говоришь, государь, – выступил чуть вперед епископ Кизический Емилиан, – то пусть он и обсуждается в церкви, а не во дворце. Здесь ли место для церковных собраний? Разве ты не знаешь, что догматические вопросы всецело подлежат ведению церковной власти, и не дело придворных или мирских людей разбирать их и выносить суждения?

      – Но я чадо Церкви, – возразил Лев. – Я выслушаю вас как посредник и, сравнив то и другое учение, узнаю, где истина.

      – Если ты посредник, государь, – сказал Михаил, митрополит Синадский, – то почему не исполняешь дело посредника? Да не прогневается на нас твое величество, но ты не можешь быть судьей в этом споре. Судья и посредник между противными сторонами должен быть беспристрастен. Ты же явно покровительствуешь противникам священных образов – они уже полгода живут во дворце и питаются от твоего стола, как всем давно известно. Где тут беспристрастие?

      – Нет, это не так, – сказал император. – Я же сказал, что я – как вы. Но раз меня обвиняют, я не могу отмалчиваться. И по какой причине вы не желаете говорить с ними? Из вашего упорства очевидно, что вы в затруднении, у вас нет свидетельств, подтверждающих ваши слова! Ведь я только хочу устранить смущение…

      «Притворство!» – перешептывались собравшиеся православные, покачивая головами.

      – Нет, государь, увы, ты только больше разжигаешь смуту своими действиями, – возразил Петр, митрополит Никейский. – Как ты предлагаешь нам беседовать с ними, когда вот, ты сам их союзник? Разве не ясно, что если ты и манихеев привел бы сюда и повелел бы нам спорить с ними, им была бы присуждена победа, потому что ты помогал