Кассия. Татьяна Сенина (монахиня Кассия)

вином – на прощание узников, видимо, решили немного «побаловать», – Иосиф не выдержал и сказал:

      – Ну что, Константин, на Афусию?

      Скевофилакс взглянул на него как-то странно и ответил:

      – Почему же нет? «Господня есть земля, вселенная и все живущие в ней».

      – Как же ты там без передач будешь? – усмехнулся эконом.

      – Да уж как-нибудь, с Божией помощью.

      Они опять помолчали.

      – А что если, – сказал вдруг Иосиф, – тебе действительно предложили бы просто вступить в общение с Феодотом, а иконы чтить разрешили бы? Согласился бы ты?

      Константин пристально посмотрел на соузника, опустил глаза и ответил:

      – Нет, отче, лучше Афусия… Там воздух здоровее, – внезапно он встал и поклонился Иосифу в пояс. – Прости меня, что я так надоедал тебе!

      – Что ты, отче! – изумленный Иосиф тоже поднялся. – Бог простит тебя! Прости и ты меня за насмешки… Но что это ты, прощаешься будто?!

      – Так… – тихо проговорил скевофилакс. – Кто его знает…

      Когда тюремщик унес посуду, Константин опять принялся молиться. Иосиф взялся было тоже за свои вещи, но, так ничего и не сложив, бросил всё в угол, подошел к окну и некоторое время всматривался в темноту – был уже вечер. Наконец, эконом внезапно развернулся, подошел к двери и стал барабанить в нее кулаками. Маленькое окошко на уровне глаз открылось, и стражник спросил:

      – Чего надо?

      – Я хочу говорить с патриархом.

      Окошко захлопнулась, а немного спустя отворилась дверь, и страж, связав Иосифу руки, вывел его в тюремный коридор и передал другому стратиоту, который повел узника к начальнику Претория. Константин продолжал молиться, как будто ничего не происходило. Стражник подошел и ткнул его в спину носком сапога. Заключенный обернулся.

      – Ну, а ты не хочешь поговорить со святейшим?

      Константин только потряс головой и отвернулся.

      Иосиф больше не вернулся в камеру. В тот же вечер он был отведен в патриархию, где дал требуемую иконоборцами подписку, был сразу отправлен в баню, затем облачился в новые одеяния, а на следующий день, восстановленный в должности эконома, занял прежние свои помещения при Великой церкви.

      – Ну вот, Иоанн, – сказал Мелиссин Грамматику, когда тот спустя два дня зашел в патриархию, – как ты и предсказывал, эконом сдался, как только ему сказали про отправку на Афусию. Позавчера дал подписку.

      – Немудрено, – усмехнулся игумен презрительно. – Этот своего никогда не упускал.

      И тут келейник доложил о приходе Иосифа. Эконом вошел уверенной походкой; он уже вновь обрел свой всегдашний важный вид и был весел, но, увидев в патриарших покоях Иоанна, заметно стушевался и чуть замешкался у двери, однако тут же оправился и подошел к патриарху под благословение.

      – Здравствуй, святейший! – он повернулся к Иоанну и слегка поклонился. – Здравствуй, отче.

      Грамматик кивнул в ответ и сказал с еле приметной