Cosmopolitan. Елена Костылева

страшное чумы и мы одни как в день

                                                стихотворенья

      Сегодня ночью не буди

      Меня для истины печальной

      Я не хочу туда где ты

      И хлад прощальный

       Шмелиный мёд

      куда деваются ночи которые мы спали

      вспомнить каждую и оставить зарубки

      на внутренней стороне бёдер

      уже поздно

      куда девались мы, какими мы стали

      без наших безумных солёных братьев

      (если мы сладкие)

      без наших совсем сумасшедших внутренних сладкоежек

      без орфея в солёной слепой утробе

      без царя в голове

      ждущие снегохода

      как получилось так, что мы умерли раньше всех

      остальных

      безвкусных, пресных

      получилось, что нет руки на засохшем члене

      почему никто не подрочит

      почему никто не приехал и не остался

      почему никто не пытался

      выкидыши ночей после первой / последней ночи

      нерождённые ночи, которых никто не хочет

      здесь достаточно холодно, в общем, холодно очень

      здесь настанет зима, здесь родится мальчик

      здесь тропинка к дому узка и скользко

      …хлебный, винный, книжный, молочный.

       Советская женщина

      Во время оргазма француженка думает: любит-не любит.

      Советская женщина рассматривает потолок.

      Во время оргазма англичанка думает: женится-не женится.

      Советская женщина: надо б его побелить, обелить

      как-то, а то вон пошла трещина.

      Во время оргазма советская женщина свободно

      ассоциирует.

      После оргазма советская француженка коллапсирует

      в англичанку, в волка.

      Она не только думает, но и говорит: я тебя послелюблю.

      Советская женщина представляет себе, как щель

      заполняет бетон новой советской жизни: плотно,

      до самого дна, вплотную.

      Советская женщина думает «о другом» – (думать

      в значении «думать») – о самом маленьком из людей,

      о невозвращении Одинакового;

      когда-то ее уже были в этой постели, но так – никогда.

      Ведь это ее постель – вспоминает она, – ее потолок,

      ее трещина, ее бетон, ее волк.

      Может ли волк быть ее – неотчужденный труд

      в значении «трудный». Всего не расскажешь, всего

      не выявишь.

      «Всех не вы…шь», – думает советская женщина

      меланхолически, подозревая, в то же самое время,

      в этой идее нечто капиталистическое – некую жадность

      вкупе с невротическим, эдипальным ограничением,

      кастрирующим ее.

      Мысли летят к потолку в «плато оргазма»

      (плата оргазма).

      Советская женщина инсталлирует антисексус,

      оргон

      у себя в коммунальной ванной,

      забывая вопрос.

      Во время оргазма никто ни о чем не думает целую

      миллисекунду