Журнал «Юность» №07/2023. Литературно-художественный журнал

странниками с полотна Фридриха, и не знаем, что делать дальше. Но там, в каменной глубине стихотворной речи, в вековом силлабо-тоническом гуле столько еще жизни!

      Книга Григория Князева «Живые буквы», изданная Ассоциацией союзов писателей и издателей России по итогам Всероссийской мастерской, – замечательное тому подтверждение.

      Автор ее – поэт состоявшийся, занимающий свое уникальное место в современном литературном пространстве.

      Получив в 2014 году российско-итальянскую премию «Белла», он без малого десять лет активно печатается в ведущих толстых журналах – от «Знамени» и «Нового мира» до «Дружбы народов» и «Звезды», участвует в семинарах для молодых писателей. «Живые буквы» – седьмая книга Князева!

      При первом прочтении может показаться, что стихи простые. Но это очень благородная простота. В ней есть и поздняя пастернаковская ясность, и надмирная тютчевская таинственность, и такая необходимая своеобразность речи, которая одновременно продолжает и развивает традиционный строй стиха и тут же как бы опровергает его, где-то глубоко внутри сопротивляясь языковой инерции.

      Традиция здесь не мертвая норма, какой любят прикрываться консерваторы, но свобода распоряжения ценностью, динамичная работа по параллельному реформированию и сохранению поэтического языка. Это работа в самом классическом, элиотовском, понимании, потому что поэзия – одно громадное, как дантовский Харон, коллективное усилие. Остальное же, что скрывается под личиной традиции, – не больше чем картонные перегородки, мнимые заслонки от прекрасного и яростного мира, – тысячи признаний в собственной слабости, замаскированные под добродетель.

      В дневнике позднего Толстого есть интересная запись: «Все бедствия от предания, инерции старины. Кофточка разлетелась швам, так мы из нее выросли, а мы не смеем снять ее и заменить такой, какая впору, и ходим почти голые все от любви к старине». Это вполне характеризует и нас сегодняшних: даже набравшиеся смелости и снявшие старую «кофточку» формы не нашли одежды впору и действительно ходят голые, щеголяя и душевными, и физиологическими подробностями. Оставшиеся в лохмотьях, впрочем, никак не лучше.

      Григорий Князев не относится ни к тем, ни к другим. Это тот редкий случай, когда золотую середину удается выдержать: он прост по старой моде, но по-современному изящен, почти всегда классически точен и легок. Хотя изредка все-таки попадает в ловушку приема или повторяет сам себя.

      Писать такие стихи сегодня – значит рисковать. И по отношению к своей судьбе, и по отношению к той самой традиции, которая все полнее и неизбежнее переходит в наши в руки.

      Вспоминается хрестоматийное самойловское:

      Вот и все. Смежили очи гении.

      И когда померкли небеса,

      Словно в опустевшем помещении

      Стали слышны наши голоса.

      Тянем, тянем слово залежалое,

      Говорим и вяло и темно.

      Как нас чествуют и как нас жалуют!

      Нету их. И все разрешено.

      Нам действительно разрешено все, потому что поэзия – это свобода. И в наших руках не только собственные стихи, но и вся русская литература, весь