Пуля для императора. Андрей Белянин

от суеты и жизни пресной,

      Услышьте тихий, мерный шум морской

      И в нём сирен сладкоголосых песни!

      Не знаю, какие чувства обуревали душу рыжекудрой англичанки. Она отнюдь не чужда прекрасному и даже иногда вполне себе поэтична. Кстати, мне, видимо, стоило бы извиниться за обилие перифраз. То она у меня юная, то рыжая, то кудрявая, верно?

      А ведь если совсем по-честному, то, наверное, стоило бы употреблять куда более ласковые прилагательные. По крайней мере, мне бы так хотелось. Иногда. Нечасто. Потому что она всё равно будет смеяться…

      – Ойся ты, ойся, ты меня не бойся-я! – громом небесным разносилось над тихим Байкалом. Ну что могу сказать…

      С чисто литературной точки зрения текст оставляет желать лучшего. Но, с другой стороны, глотка у старого казака лужёная, голос как у протодьякона, слышимость, наверное, на всю Сибирь, вплоть до Великой Китайской стены, дальше пойдёт эхом. Мрак…

      Но самое удивительное, что, похоже, никого, кроме меня, это не раздражало. Рыбак, ловко орудующий веслом, одобрительно кивал в такт песне, а старик шаман вообще щурился от удовольствия, как объевшийся кот на коленях пожилой английской леди. Не знаю. Не понимаю. После Байрона, Шелли, Китса слушать такой примитив было как-то…

      – Ольхон, однако, да, – резюмировал очевидное дедушка оставшейся в стойбище Айгуль. – Пошли давай-давай. Белая гора там!

      Он неопределённо ткнул большим пальцем куда-то себе за спину. Лично я там ничего, кроме высокого леса, не видел, но надеюсь, он знает, о чём говорит.

      – Пошли, что ль, твоё благородие? Али так ножки отсидел, что тебя нести надобно?!

      Раздавшийся в ответ чистый звонкий смех Энни окончательно утвердил меня во мнении, что эти двое просто спелись, заключив против меня военный союз.

      – Вы покажете нам дорогу? – не обращая внимания на веселье своих спутников, я тронул за плечо старого шамана.

      – До Белой горы, да, покажу, – важно кивнул он. – Потом сам иди. В горе духи живут, да-да! Мне туда нельзя ходить. Никому из людей нельзя ходить.

      – А мне?

      – Ты ходи! Если умрёшь, сам виноват, да?

      – Ну, в общем-то логично, – не стал возражать я, хотя очевидность именно такой последовательности событий была для меня отнюдь не бесспорной.

      В том смысле, что если бы старый пень знал какие-то тайные детали, способные сохранить нам жизнь, но не сказал о них, вина, естественно, лежит уже на нём, а не на мне. Согласитесь, так думать куда приятнее…

      Мы все выбрались на берег, а узкоглазый шаман, тряся головой и бормоча себе под нос то ли молитвы, то ли заклятия, повёл нас влево по берегу, а потом глухой лесной тропинкой куда-то вверх по склонам лесистых гор. Для своих лет двигался он на удивление бодро, одышкой не страдал, за сердце не держался и привала не требовал.

      Примерно через час-полтора мы вышли на большую поляну, с которой открывался красивый вид на сияющий Байкал. Даже не дав нам толком налюбоваться, старик спокойно сел прямо на землю и, сложив ноги