Спартак. Рафаэлло Джованьоли

себе представить, как был поражен Метробий этими слезами и нечаянно вырвавшимся у Эвтибиды признанием.

      Эвтибида, красавица Эвтибида, по которой вздыхали самые знатные и богатые патриции, Эвтибида, никого никогда не любившая, теперь сама до безумия увлеклась храбрым гладиатором; женщина, привыкшая презирать всех своих многочисленных поклонников из римской знати, была отвергнута простым рудиарием!

      К чести Метробия надо сказать, что он от души пожалел бедную гречанку; он подошел к ней, попытался утешить и, лаская ее, говорил:

      – Но… может быть, это и неправда… я мог ошибиться… может, это мне только показалось…

      – Нет, нет, ты не ошибся! Тебе не показалось… Это правда, правда! Я знаю, я это чувствую, – ответила Эвтибида, утирая горькие слезы краем своего пурпурового паллия.

      А через минуту она добавила мрачным и твердым тоном:

      – Хорошо, что я об этом знаю… хорошо, что ты мне это открыл.

      – Да, но умоляю… не выдай меня…

      – Не бойся, Метробий, не бойся. Напротив, я тебя отблагодарю как смогу; и если ты поможешь мне довести до конца то, что я задумала, ты на деле увидишь, как Эвтибида умеет быть благодарной.

      И после минутного раздумья она сказала прерывающимся голосом:

      – Слушай, поезжай в Кумы… Только отправляйся немедленно, сегодня же, сейчас же… Следи за каждым их шагом, каждым словом, вздохом… раздобудь улики, и мы отомстим и за честь Суллы, и за мою женскую гордость!

      Дрожа от волнения, девушка вышла из комнаты, бросив на ходу ошеломленному Метробию:

      – Подожди минутку, я сейчас вернусь.

      Она действительно тотчас же вернулась, принесла с собой тяжелую кожаную сумку и, протянув ее Метробию, сказала:

      – На, возьми. Здесь тысяча аурей. Подкупай рабов, рабынь, но привези мне улики, слышишь? Если тебе понадобятся еще деньги…

      – У меня есть…

      – Хорошо, трать их не жалея, я возмещу тебе… Но поезжай… сегодня же… не задерживаясь в дороге… И возвращайся… как только можешь скорее… с уликами!

      И, говоря это, она выталкивала беднягу из комнаты, торопя с отъездом; она проводила его по коридору мимо гостиной, мимо алтаря, посвященного домашним ларам, потом мимо бассейна для дождевой воды, устроенного во дворе, провела его через атрий в переднюю до самой входной двери и сказала рабу-привратнику:

      – Видишь, Гермоген, этого человека?.. Когда бы он ни пришел… в любой час веди его немедленно ко мне.

      Еще раз простившись с Метробием, она вернулась к себе, закрылась в своей комнате и долго ходила взад и вперед, то замедляя, то ускоряя шаги. Тысячи желаний теснились в душе, тысячи надежд и планов рождались в воспаленном мозгу, сознание ее то затуманивалось, то вдруг озарялось мрачным светом, и в чувствах, отражавшихся в ее глазах, не было ничего человеческого, только лютая, звериная ярость.

      Наконец она бросилась на ложе и, зарыдав, произнесла вполголоса, кусая белыми зубами свои руки:

      – О эвмениды! Дайте мне отомстить… я воздвигну вам великолепный