Православие для многих. Отрывки из дневника и другие записи. Протоиерей Александр Ельчанинов

он пишет об этом: «Чтобы говорить не приготовившись, надо иметь точную тему, расчлененную на главные мысли. Но главное, творчество должно происходить во время проповеди, иначе перегораешь, готовясь, и слушающим преподносишь холодный пепел». И еще: «Когда я обдумываю что сказать, почти всегда у меня начинается процесс богословского и словесного творчества и сама проповедь, таким образом, становится репродукцией. Значит, надо этот процесс совершать вслух, при людях; но для этого два условия – наполненное сердце и полная простота».

      И это наполненное сердце и полная простота делали то, что действие его слов было необычайное.

      Одна из руководительниц летнего лагеря дает этому пример: «Отец Александр ведет в лагере беседу, окруженный тесным кругом вдруг изменившихся, серьезных и увлеченных лиц. Тема лекции – трудная аскетическая духовная проблема. Поражает, как у этих, иногда самых легкомысленных и часто кажущихся нам, руководительницам, безнадежно элементарными девушек вырастает такой глубокий и захватывающий интерес к словам отца Александра. Приехав, он постепенно преображает весь строй лагеря и совершает чудеса».

      Одним из больших увлечений отца Александра и особенно близким его духу было Движение – Христианское студенческое движение молодежи, к которому он был близок еще в России через профессора Новоселова, принявшего после революции монашество и погибшего в сане епископа. Новоселов вел в Москве проповедь веры среди студенчества и привлекал его к Церкви.

      «Я все больше ценю Движение, – пишет отец Александр, – как собрание всего живого в Церкви, всех тех, кто принимает христианство не как традицию, не как слова, не как быт, а как жизнь». Особенно вдохновляли его большие ежегодные съезды Движения: «Атмосфера съездов Движения напоминает мне отдаленно тот горячий воздух тесных христианских общин апостольского века, в котором дышит Дух Святой и совершаются чудеса, без которого христианин задыхается и является только тенью, только схемой христианина».

      На одном из съездов он встречает своего прежнего ученика, который отмечает: «Все прежний он, все тот же знакомый учитель, но чувствуется за этим неведомая глубина». Встречая его уже священником: «Мудрость его смирения, мудрость кротости давали ему особую власть над душами». «Главное в нем – простота. Но не изначальная простота человека, не знающего сложности мира, а простота зрячая, нашедшая меру в сложности». «Когда я увидел его священником, я определил для себя самого его особенность – сочетание в нем очень высокой настроенности с веселой жизнерадостностью, временами казавшейся чуть не беспечностью».

      Эта ли беспечность во внешних обстоятельствах жизни или его душевное здоровье были тому причиной, но он сохранял что-то удивительно молодое во всем своем облике.

      Его тесть вспоминает о нем: «Разве был в нем хоть малейший признак старости? – Он не только оставался все тем же, но становился как будто все моложе и моложе душой. Да даже физически – разве