Эрос & Танатос. Рустем Набиев

хачапури не такой, как делает моя мама. Но если готовил грузин, даже в станционном ларьке это будет настоящий хачапури! Э-э-э, хачапури! Тесто хрустит, горячий сыр тянется!

      Он действительно заметался, пытаясь определить по расписанию, какой будет следующая станция, но было уже поздно – поезд подъезжал к Адлеру. Как можно было заподозрить такого душевного человека?

      В следующем поезде, уже где-то под Куйбышевым, в их вагоне появился парень в спортивном костюме и без вещей. Билета у него не было, вроде как проводник по доброте душевной пустил.

      – Привет, парни! Меня Слава зовут, – представился он. – Можно я с вами посижу? Места у меня нет, а ехать еще долго.

      Слава оказался их земляком. На вопрос, как очутился в поезде в одном спортивном костюме, рассказал увлекательную историю:

      – Я в армии вообще-то служу. Часть недалеко от Куйбышева. Вот, в самоволку сорвался домой, мать болеет, проведать надо.

      – А как обратно из самоволки? Накажут же, – удивился кто-то. – В отпуск нельзя, если мать болеет?

      – Да я пару месяцев всего в армии, этой осенью призвался. Какой тут отпуск?! Договорился со старшиной, что два дня искать не будут, одолжил спортивный костюм и вперед! День дома, потом обратно. С прапором рассчитаться придется, конечно. Ну, это решим как-нибудь.

      По возрасту он на новобранца не тянул, но по закону мужчин призывали вплоть до двадцати восьми, а случаи в жизни бывали разные. Пытать беднягу дальше не стали, накормили и напоили.

      Слава казался очень открытым, много рассказывал о себе. Статус беглеца вроде как вызывал особое доверие, располагая к откровенности, и очень скоро в плацкарте, где его приютили, собралась большая компания. Разговоры «обо всем» постепенно свернули к поездке, из которой они возвращались, и неизбежно привели к рассказу о встрече со штатниками. Слава ненавязчиво, но очень подробно, как потом оказалось, расспрашивал о впечатлениях от встречи. Ребята незаметно для себя пустились в рассуждения об идеологии, имперском строе, запрещенной литературе и даже конкретно об отношении к Конторе. Потом никто не мог вспомнить, как так вышло. Надо заметить, что высказывания получились более чем лояльные, хотя ребята и не подозревали, что их могут «писать». Подвыпивший Эрик даже заявил, что хотел бы в Конторе служить, если позовут. Они были поколением, уже не очень верящим в навязываемые Империей идеалы, но в силу инертности и конформизма еще не протестующим. До центрального вокзала Слава не доехал – выскочил в пригороде, сославшись на причину, которую никто не запомнил. Про него забыли бы совсем, если бы Эрик не встретил его через несколько месяцев. Он только поступил в институт и в сентябре был отправлен на сбор урожая. Жить их определили то ли в пионерском, то ли спортивном лагере. В первый же день Эрик наткнулся на Славу, прогуливающегося по территории и присматривающегося к группкам отдыхающих после работы студентов. Он опять был в спортивном костюме – возможно, в том же самом.

      – Привет!