Свидетели Крысолова. Игорь Пронин

послал меня. Что происходит, Снежинка?

      – Мы встали у кого-то на пути. Теперь… теперь нам нет места, Живец. От НБ не уйдешь даже ты.

      На этот счет Дмитрий имел свое мнение, но промолчал. В версию причастности к делу НБ ему не верилось. Надо было продолжать борьбу за выживание, и Снежинка уже не была его союзником.

      – Значит, больше этого знают только в верхах?

      – Да, но туда ты не подберешься. Насколько я понимаю, удивительно много руководителей всяческих структур покидают Москву. Отправляются отдыхать… Это неспроста, просочились, наверное, слухи… Усилена охрана.

      – Отиль тоже вчера убит?

      – Нет.

      Дмитрий едва не подпрыгнул:

      – Продолжает работать?!

      – Он исчез несколько дней назад. Просто исчез, и все. Это Терехин сказал.

      Небо постепенно затягивало облаками, на скамью упала тень. Живец поднялся, поправил куртку.

      – Мне пора. Ты остаешься?

      – Да. – Снежинка опять полезла за конфетками. – Всю жизнь работала на правительство и общество и теперь не собираюсь от них бегать. Терехина прикончила, вот и хватит. Знаешь, если они захотят со мной поговорить, я все расскажу о нашем разговоре.

      – Ладно… – Дмитрий на миг задумался, но не нашел причин что-либо скрывать. Пусть живет. – Прощай.

      Она не ответила.

      Они встретились на остановке Экспресса и пешком дошли до моста. Здесь дул ветер, разговаривать мешали проносившиеся машины. Плещеев все хотел спросить, точно ли это то самое место, но Отиль дважды не расслышал вопроса, и полковник махнул с досады рукой. Наконец дошагали до обзорной площадки, где толпились какие-то туристы, спустились вниз на пролет, и Отиль остановился.

      Плещеев облокотился о железные, с облупившейся краской перила и посмотрел вниз, на реку. Отчего все время хочется плюнуть с высоты?.. Какой-то инстинкт из разряда лишних, позорных. Полковник сглотнул, повернулся к спутнику. У Отиля залихватски развевалась борода, в спокойном состоянии доходившая до пояса и в нижней трети раздваивающаяся. Широкое лицо, большой лоб с просторными залысинами, узкие глаза.

      – Это то самое место?

      – Примерно… Он найдет, не волнуйся.

      – Я не волнуюсь… Чего уж теперь волноваться? Раньше надо было.

      Внизу проплывала баржа – ресторан, толпой отплясывали какие-то старики в узких штанах и ботинках с высоким каблуком. Получалось не слишком лихо, мало кто успевал за музыкантами, рвущими струны.

      – Блюз, – высказался Плещеев.

      – Нет, рок-н-ролл. Клуб какой-то. Можно только позавидовать: сплошь мои ровесники, но я бы рассыпался.

      – И везде так, – задумчиво проговорил Плещеев, провожая глазами баржу.

      – Что именно?

      – Твои ровесники. Мне иногда кажется, что я молодею, а ведь уже за пятьдесят. Город старится быстрее меня.

      – Молодежь отправилась в теплые края, там веселее. Побережья, любовь-морковь… – В разговоре Отиль имел манеру смотреть