Ангелы Ойкумены. Генри Лайон Олди

Слышны обрывки реплик:

      – Ну, во-первых, это круто!

      – Герои Ойкумены, наше будущее…

      – Про скидку для коллантариев слышал?

      – Что, правда?

      – Туризм – двадцать процентов!

      – …VIP-зона – бесплатно…

      – VIP-зона? Фигня! Знаешь, как девки на нашего брата западают?

      – «Ты со знаком? Встала раком…»

      – Девки, скидки… Вы поправку к помпилианскому закону читали?

      – Какую поправку?

      Диктор зачитывает приятным баритоном:

      – …также гражданам империи запрещается брать в рабство участников коллантов любой расовой принадлежности. Нарушение данного пункта влечет за собой уголовное наказание в виде каторжных работ сроком на двадцать лет по унифицированному летоисчислению…

      Жестом Яффе стирает диктора в порошок.

      – Колланты, – соглашается алам, – гордость, реноме и статья дохода империи. Логичный шаг – обезопасить всех без исключения коллантариев от возможных посягательств. Прямая и косвенная экономическая выгода. Рост имиджа Великой Помпилии на семнадцать с половиной процентов.

      – При таких бонусах коллантарии за знаками бегом побегут! От наших мы их обезопасим… Вернее, наших от них. Только в коллант-центры народ тоже ломанется…

      – Существуют тесты, процедура отсева…

      – Ладно, – говорит помпилианец. – Справимся как-нибудь.

      – Справимся, – кивает гематр.

      В руке Яффе возникает влажная губка. Алам стирает Ойкумену со всеми ее звездами, планетами и туманностями. Мрак выцветает, бледнеет, теряет глубину. Но прежде, чем Ойкумена исчезнет окончательно, унтер-центурион Вибий произносит:

      – Никакую тайну нельзя хранить вечно…

      В голосе Криспа звучит труба – кажется, что ангел все-таки трубит, даже с заклеенным ртом.

III

      Он мылся, как никогда в жизни.

      Душевая в центре, куда их отвел молчаливый – его счастье! – медбрат, была истинно сеченской: чисто, но бедно. Великой Помпилией тут и не пахло, а пахло хлоркой, дезинфекцией, цветочным освежителем воздуха и чуть-чуть канализацией: барахлил затвор слива, что ли? Крисп разделся догола, если и удивляясь, так тому, что не испытывает ни малейшего стеснения, встал под ближайший душ, пустил воду и с минуту стоял под холодными, черт их дери, струями, чувствуя, как вода постепенно нагревается. Потом вслепую, не открывая глаз, нашарил мочалку и мыло.

      И приступил.

      Крисп Сабин Вибий хотел содрать с себя кожу. Невыносимо, думал он. Я невыносимо, чудовищно грязен. Воспоминания о совместном арт-трансе прилипли к телу, въелись в шкуру, оскверняя молодого унтер-центуриона самим фактом своего существования. Плесень, теснота, мужское тело, лежащее рядом – ерунда. Главное, это память об унижении империи, о смертельно опасных трещинах в фундаменте бытия – овцы с клыками, беззубые волки, поиск компромиссов, финт, угроза, отступление, атака, снова финт, и все ради чего? – лишь бы выгрызть, вырвать