Дикие пчелы. Иван Басаргин

густым басом. Наверное, буробородый.

      – Робил бы, но ить нас отседова живьем не выпустят. Эх, хошь бы махонький ножичек, ослобонился бы – и в тайгу.

      – Жаль умирать.

      – Не ной, Силов, может, живьем отпустят. Мы ить ладно им помогли.

      – Не ныл бы, но ить знаю я этих зверей. Оба беглые, с каторги. Убивцы. Что им человек – как для тя букашка, так им и человек. Звери и то бывают добрее.

      Друзья подкрались к шалашу. Тинфур убрал часового, прополз в шалаш, тихо прошептал:

      – Я Тинфур-Ламаза, не шумите…

      Кто-то ойкнул и подался назад.

      – Сейчас я перережу веревки, и вы все осторожно выползайте.

      Заскользили тени в ночи. Раздался тупой удар кайла, второй, кто-то вскрикнул, промычал. От затухающего костра поднялся охранник, крикнул. Но крик его тут же оборвался, он упал, начал сучить ногами по истолченной земле.

      Ночная тишина нарушилась таинственными шорохами. Календзюга, Арсе и Тинфур-Ламаза крались к другому шалашу.

      Из шалаша выскочили Замурзин и Прокоп, дали прицельный залп по теням из винтовок, кто-то застонал, покатился по отвалу породы. Но на бандитов уже навалились, началась свалка. Замурзин рычал медведем, разбрасывал пленников, как щенят, выхватил из-за пояса револьвер, но оружие у него выбили, заломили назад руки.

      Рассвело. Оборвались выстрелы. Лес ожил. Пробежал мимо бурундук по своим делам; задрав хвост, цокнула белочка, профыркали на сопке рябчики.

      Замурзин стоял перед своими бывшими пленниками, оборванными и худыми, косматыми и грязными.

      – Замурзин, ты когда потерял лицо человека? – спросил тихо Тинфур-Ламаза.

      – Не твое собачье дело, гад косоглазый! – рыкнул Замурзин. Он был всклочен, похож на медведя-подранка, который встал на дыбы, чтобы навалиться на охотника.

      – Арсе, сходи в балаган и принеси банку со спиртом. Я хочу угостить Замурзина, – усмехнулся Тинфур.

      Арсе принес спиртовую банку.

      – Пей, Замурзин!

      Замурзин качнулся, сжал губы.

      – Пей, ты смелый человек, сильный человек. А может быть, трусишь?

      – Наливай, все одно жизнь пропащая! – выдохнул Замурзин.

      Ему налили кружку спирта. Он закрыл глаза и одним духом выпил отраву. Коричневатый настой спирта потек по бороде, жилистой шее. Задохнулся. Рванул ворот рубахи, схватился за горло. Закачался. Глаза полезли из орбит. Глухо замычал. Начал медленно оседать. Сел на землю. Согнулся от жуткой рези в животе, будто в него влили расплавленный свинец. Упал. Покатался… Открыл глаза, опалил диким взглядом Тинфура, дернулся и затих.

      Золото делили на глазок. Каждый засовывал кожаные мешочки за пазуху, пряча глаза, спешил скрыться в тайге, прихватив с собой винтовку, что добыл в ночном бою. Получил свою долю и рыжебородый. Он так и не назвал свое имя. Метнулся в чащу и ушел в низовья речки.

      Федор Силов еще был молод, но вел себя достойнее других, хотя ему тоже не терпелось получить свою долю и он все поглядывал на кожаный мешок, из которого так быстро убывал золотой песок.

      – Ты сын