Россия и Запад на качелях истории. От Павла I до Александра II. Петр Романов

клятва, рассказ о которой опубликовали все европейские газеты, вызвала слезы умиления в Англии и Австрии. Всем казалось, что объединенные силы русских и пруссаков должны сокрушить Наполеона. Воодушевленный одержанной дипломатической победой Александр I тут же отправился к войскам, чтобы увенчать себя еще и военными лаврами. Чем это закончилось, хорошо известно – знаменитым Аустерлицем, где союзники получили от Наполеона жесточайшую трепку.

      При штабе союзников находилась масса русских и австрийских генералов и два императора – Александр I и Франц II. Мнений и суждений о том, как лучше действовать, хватало с избытком, а вот кто имеет право принимать окончательное решение, не знал, кажется, никто. Присутствие двух императоров, каждый из которых светился юношеским, школярским оптимизмом (мол, кривая обязательно вывезет), никак не способствовало здравому взгляду на ситуацию. Единственным из всех военачальников, кто тогда не потерял способности трезво рассуждать, оказался Михаил Кутузов.

      Зная все недостатки расположения союзной армии и все преимущества Наполеона, он в самой корректной форме, чтобы не обидеть двух полководцев-дебютантов, высказался за отступление, за необходимость оттянуть столкновение, рассчитывая на то, что к будущему генеральному сражению армия союзников сумеет найти лучшую позицию и усилится за счет Пруссии. Кутузов предупреждал, что, если вовремя не отступить, союзников, возможно, ждут крупные неприятности. Александр, выслушав Кутузова, ему не поверил. Искушение славой и страстное желание наказать оскорбителя – Наполеона – оказались выше его сил. Кутузов, видя этот юношеский пыл, настаивать на своей правоте не стал.

      Именно с Аустерлицкого сражения император и невзлюбил Кутузова. И позже, в 1812 году, поставил его во главе русских войск не по своей воле, а лишь подчиняясь необходимости и общественному мнению. Любопытно, однако, что мотивом этой очевидной неприязни являлась не ревность бездарности по отношению к таланту, как это может показаться кому-то. Наоборот, Александр, признавая большой талант Кутузова, упрекал его в том, что он, как опытный полководец, был обязан найти весомые аргументы и уговорить своего молодого и не сведущего в военных делах императора не совершать столь грубой ошибки.

      Русская официальная история об этом предпочитает не рассуждать, но упреки Александра следует признать справедливыми. В отличие от ершистого, язвительного и несговорчивого Суворова, Михаил Кутузов был опытным царедворцем. Причем царедворцем, не лишенным византийских манер, сибаритом, ценившим свой уют и покой и совсем не расположенным лишний раз спорить с государем.

      Как говорил о себе Суворов: «Я бывал при дворе, но не придворным, а Эзопом и Лафонтеном: шутками и звериным языком говорил правду». Кутузов был придворным. Таким образом, исторические слова «Впрочем, если прикажете…» (ответ на приказ императора – наступать) у Кутузова вырвались не случайно. Суворов так бы не сказал и не отдал бы приказа,