Признания в любви. «Образ чистой красоты» (сборник). Коко Шанель

на какую-то удачную реплику, это заставляло задерживать следующую, приходилось дополнительно напрягаться.

      Мало того, у служебного входа ко мне почти с визгом бросились несколько девушек, протягивавших мои же фото или афиши:

      – Подпишите!

      – Я?!

      Кэтлин снова смеялась:

      – Одри, я не все учла в твоем обучении, надо было научить тебя еще и вести себя, как звезда.

      – Я не звезда.

      – Ты звезда, только пока этого не поняла. А зрители увидели это раньше тебя самой.

      Разговор происходил после весьма знаменательного для меня события. Я увидела, что монтажники что-то делают со световой афишей над главным входом в театр. Неужели убирают рекламу?! Как жаль, ведь это означало, что спектакль закрывают.

      Мне действительно было жаль, потому что с каждым разом игра получалась все лучше, голос уже не дрожал, я не металась по сцене, стала понимать, что делают остальные, замечать даже зрителей в первых рядах. Мелькнула мысль, что сказка кончилась.

      Но тут я поняла, что рабочие просто переставляют буквы. Теперь надпись выглядела иначе: «Одри Хепберн в спектакле «Жижи»!

      – А остальные?!

      Джильберт Миллер спокойно пожал плечами:

      – Чуть пониже и мелкими буквами. И не надо объяснять мне, что это нечестно! Зрители желают видеть Одри Хепберн и во главе афиши тоже. Кстати, зажечь новую рекламу придется вам самой и в присутствии журналистов.

      Зажечь действительно пришлось, от фотовспышек рябило в глазах даже у меня, в общем-то, привыкшей к софитам и камере. Я тряслась от страха…

      – Чего ты боишься?

      Я ответила Кэтлин Несбитт честно:

      – Полуночи.

      Она без объяснений поняла, улыбнулась:

      – Одри, твоя карета не превратится в полночь в тыкву, она настоящая. Ты заслужила такую сказку.

      Я рыдала, уткнувшись в колени своей наставницы:

      – Чем?!

      – Хотя бы вот этими слезами, девочка.

      А мне понятно одно: это аванс, который отрабатывать придется всю жизнь, отрабатывать, забывая о самой себе. Меня любили, обожали, не подозревая, что я этого совершенно не заслуживаю, значит, предстояло заслужить. Это огромный груз, и мне просто повезло, что рядом оказались люди, которые помогли его вынести и не сломаться, не заболеть звездной болезнью.

      Мама не смогла приехать на премьеру, она добралась до Нью-Йорка только через месяц, когда моя известность стала уже почти привычной, а число желающих взять автограф с каждым днем увеличивалось. Ей очень не понравился отель за девять долларов в сутки и то, что мне не выделили машину.

      – Я вовсе не звезда. Спектакли на Бродвее не идут подолгу, а будет ли следующий, неизвестно.

      – Ты должна потребовать увеличения оплаты!

      – Я должна сначала научиться хорошо играть, мама.

      Как объяснить, что за каждую фразу шла борьба, что вот уже месяц я перед каждым выходом на сцену трясусь как в лихорадке, даже зубы стучат. И только понимание, что не имею права подвести остальных, заставляет делать первый шаг из-за кулис. Лишь потом, погрузившись в роль, я забываю