Золотая чаша. Ольга Иванова

с Лешкой макушки.

      В школе я не могу сосредоточиться на уроках, то и дело возвращаюсь мыслями к своему необыкновенному сну. Целая жизнь приснилась. Не моя, а бабушкина. Будто бы она в той жизни – это я. Вот придем домой, я спрошу у нее, как это может быть, чтобы чужая жизнь приснилась. Откуда я знаю, что сон именно про бабушкину жизнь? А про чью же? Там же был ее табор, вся ее родня… и все то, что она любит…

      В конце концов я получаю двойку по математике, потому что не могу сосредоточиться и ответить ни на один вопрос задания. Лешка поворачивается ко мне, его брови напряженно изгибаются, он смотрит с недоумением.

      Вечером я липну к бабушке, и она не отстраняется. Когда мы с ней остаемся на кухне одни, я, вытирая льняным полотенцем тарелки, говорю:

      – Баб, я тебе сон хочу рассказать.

      – Про табор?

      – Откуда ты знаешь?! – теряюсь я. – Да, про табор…

      – Знаю я твой сон.

      – Как?! Тебе он тоже снился?

      – Мне разное снилось. Ты снилась, братишка твой снился… Когда еще я такой, как ты, была.

      – Бабушка, разве так бывает?!

      Бабушка складывает в шкафчик посуду и молчит. Я канючу:

      – Ба-аб! Ну, баб!

      Она забирает у меня из рук тарелку и ставит на полку, а потом поворачивается ко мне и говорит:

      – Ну, расскажи, красавица моя, что ты помнишь? Что за сон был?

      Я не знаю, с чего начать. Сон был длинный и путаный, я вспоминаю всё новые и новые подробности…

      – Ну, кто там был? Милица была? Осип, Марко, Ружана, Аниська? Бабушка Софья была? Про нас с тобой расспрашивала?

      Она рассказывает мне мой сон. Я молчу и удивляюсь, только иногда поправляю ее: нет, дедушка не болеет… у рыжей кобылы один жеребенок, это у серой два… Еды хватало… мука есть, и сухари есть, и ягод много насушили…

      Меня вдруг охватывает странное чувство… Холодок в груди… Страх… Почему мне страшно? Я же у себя дома, рядом со мной – любимая бабушка, которая не даст меня в обиду никому – ни болезням, ни сердитому завучу, ни папе, ни маме, ни драчуну-брату!

      Я беру бабушку за руку, и ее сухие пальцы сжимают мою кисть. Я не узнаю своего голоса. Он трепещет и волнуется.

      – Бабушка, расскажи мне правду! Что это было?! Что за сон?! Это что, на самом деле все было?! Как?! Как это все может быть?!

      Она некоторое время еще молчит, а потом говорит устало и нехотя:

      – Лёлушка, ты не сердись! Колдовство это. Колдую я… Я уж старая совсем, сил-то нет… Из воды не выберусь… А ты молодая, сильная, ловкая! Такая, как я была. Ты – это я и есть. Тогда. Там. – Она снова замолкает, открывает окно и закуривает папиросу. Потом продолжает: – Знаешь же – табор наш совсем бедный. Нужно помочь было, детонька моя!

      Так сильно и громко мое сердце не выстукивало дробь никогда!

      – Бабушка, а как же… Не пойму ничего! Там же это так долго все было! Я там жила, взрослая уже была! А здесь – совсем не выросла!

      – Лёлушка,