Халиф на час. Шахразада

жалости и твердо сказал:

      – Да будет так, моя прекрасная! Я соглашаюсь с твоим решением! В великий праздник Рамадан мы, как всегда, раскроем двери нашего дома для твоего брата и его жены. Ну а если Сирдар согласится, то после праздника отправим доченьку в Багдад к дяде – учиться и становится самой умной на свете девочкой!

      – Благодарю тебя, мой мудрый муж! Ничего другого я не желаю, только видеть нашу девочку самой счастливой и самой умной! И пусть сердце мое изболится в разлуке, но мысль о том, что девочка счастлива, излечит его.

      Ничего этого не знала Джамиля, играя с подружками во дворе соседского дома. Ее не беспокоили предчувствия, не терзали страхи. Но в этот миг, прикоснувшись рукой к амулету, который теперь сопровождал ее всегда, она вдруг почувствовала такую удивительную, необыкновенную, солнечную радость, какой не чувствовала до сих пор никогда.

      Миг – и наваждение исчезло. Но ожидание счастья осветило для девочки все вокруг, расцвели яркими красками дувал и дворик; деревья и даже кошки, ее всегдашние спутницы, показались Джамиле сегодня небывалыми, незнакомыми, сказочными зверями.

      Макама третья

      Имхотеп присел на ложе у ног Та-Исет, пока она избавлялась от тяжелой затейливой прически.

      – Ты куда красивей своей госпожи, богиня…

      – Но любишь-то ты ее, о смертный…

      – Я никогда не испытывал любви, однако я наслаждаюсь, лежа рядом с красивой и страстной женщиной. Раньше никто никогда не жаловался на меня, богиня. Если бы ты просто наслаждалась теми ощущениями, которые я возбуждаю в твоем теле, ты поняла бы, что я прав.

      – Ты – злой человек, смертный. Я не позволю тебе так жестоко шутить надо мной! – тихо сказала она.

      – Я не собираюсь шутить, богиня, – прошептал он, и его теплое дыхание коснулось ее уха. Его слова и прикосновения вызывали у нее легкую дрожь. – Позволь мне любить тебя, Та-Исет! Не сопротивляйся!

      Его рука начала медленно и нежно ласкать ее груди.

      – Ах, богиня, моя прекрасная богиня! – прошептал смертный, но такой красивый юноша, прижавшись губами к ее мягким ароматным волосам.

      Та-Исет почувствовала, что его руки и губы с нежностью ищут чего-то. Она слышала в его голосе сдерживаемую страсть, и ее душа, казалось, затаилась глубоко и наблюдала за ним. Несмотря на позднее пробуждение, Та-Исет не отдохнула, у нее не оставалось сил, чтобы сопротивляться. Расстегнув серебряную, филигранной работы застежку ее длинной столы, юноша раздел ее. Он был очень осторожен, очень нежен.

      В течение нескольких долгих минут он просто сидел и пристально смотрел на крепкие золотистые груди, которые вздымались и опадали в такт дыханию. Потом бережно уложил ее на спину между подушками и начал покрывать грудь нежными поцелуями. Его губы прикасались к ней легко и быстро.

      – Я всего лишь смертный, богиня, – тихо произнес он. – Смертный, которому