Могильный Алхимик. Даяна Морган

нельзя доверять». Почему ты мне раньше не показала?

      – И что я должна была, по-твоему, сказать? Мне оставили подозрительное предупреждение ни о чем?

      – Да хоть бы и так! С чего ты решила, что оно связана с Фелом?

      – Листок выдран из его блокнота. Но если и это тебя не убеждает, вот еще.

      Айси бросила в руки Эльвии смартфон.

      – «Только посмей тронуть Эль»… И что это значит?

      – Слежка, потерянные воспоминания, блокнот и вырванная страница, спрятанный от нас смартфон, футаркский обет, который он назвал ожогом от руны в арестантской, и я только сейчас поняла, что он не ответил ни на один вопрос под действием сыворотки правды. А когда сказал, что не знает о Ярен, она отреагировала на ложь. – Айси перевела дыхание. – Все указывает на то, что Фел – соратник Подражателя. И все это время он следовал его плану.

      Друзья недоверчиво вытаращились на Айси.

      – Если я права, то нам срочно нужно в Шамадор, чтобы известить Нарину о поимке одной из его пешек. Вдруг она сможет снять этот обет и выудить из Таллики информацию, – продолжила Айсин.

      – Таллика не пешка, – резко возмутился Лунас.

      – Именно она! – отрезала Айсин. – Или ты хочешь обменять свободу Таллики на жизнь сестры? По-другому мы не найдем Лиар!

      Лунас шумно выдохнул, будто противясь вынужденному выбору.

      – Не нравится мне все это. Ей нужна медицинская помощь, а ее запрут за решеткой и будут допрашивать, пока она не умрет от обета.

      – Никто не станет ее убивать, – возразила Айсин и взглянула на Эль, ища поддержку. – Нам нужна помощь взрослых. Дело зашло слишком далеко.

* * *

      – Ваше Гриве́йшество. Через два часа войдем в порт Волчий. Вызвать к вам вибрисс?

      Иве́сса Арста́н отвлеклась от вида покачивающихся волн и обернулась на закрытую дверь, в которую поскребся капитан ее судна. Она знала, что он скрючился в неловком поклоне на всякий случай, если королева изъявит желание впустить его. Однако она не изъявила.

      – Нет, рэв Борхо́мий, благодарю. Я соберусь сама.

      Ивесса бросила еще один печальный взгляд на размеренно колышущиеся волны на горизонте, где уже сгущались сумерки. В ее сердце заворочалась смутная тревога, хорошо скрываемая и сдерживаемая, но живущая бок о бок с ней все время. Вид мутнеющей линии, где целовались посеревшее небо и темно-синий океан, вновь всполошил давние травмы.

      Наступало время Вереме́я. Языческий праздник, позабытый в развитых измерениях, но пустивший корни в возмутительном мирке Матушки Ле́тты, где архаичные традиции лелеяли, как младенцев в колыбели.

      Веремейская ночь, длящаяся сутки, – время горогонов. Ночь демонов, рыщущих в темноте и нападающих на людей. Еще дед Ивессы, Ко́нберг Арста́н, запретил праздновать Веремей, однако, как оказалось, веру предков и их ритуалы легче прикрыть пеленой новых правил, нежели искоренить. Она, как сорняк, прорастала вдвое больше на том месте, откуда выдернешь хоть росток.

      Ивесса хорошо помнила чувство животного страха, которое с детства преследовало ее в тенях у кровати. Ей