Так уже было. Ольга Пойманова

отому, что ты всегда знаешь, кто поет. А не знаешь, спроси у соседа. Он точно в курсе. Хоть что-то понятное и стабильное в моей изменчивой и очень странной жизни.

      Сегодня я тут не по любви, а по расчету. Напиться бы к чертовой матери… Но легче мне от этого не станет. В лучшем случае я нырну в каморку за вон той стеночкой и буду долго обнимать унитаз. Это если добегу. Черт, даже такого простого способа свести счеты с собственными бедами я лишен.

      Потому – дрянное пиво для разгона, мутный заляпанный стакан, и он. Мой внезапный собутыльник.

      Мы не знакомы. Не представляю, как он сюда забрел. Обычно к вечеру остаются только завсегдатые. Те, кто приходит ради атмосферы и людей. И я их, уж поверьте, знаю всех.

      Когда он вошел, я даже не обернулся. Что толку? Кому надо, тот сам подойдет и поздоровается. Спустя череду вечеров и бокалов мы тут узнаем друг друга со спины, по ссутуленным плечам и пасмурным затылкам. Здесь всё без церемоний. И получить по плечу если не дружеской, так хоть приятельской рукой самое обычное дело.

      Но в этот раз никто меня не хлопнул, не ткнул кулаком в бок и не назвал придурком. В столь поздний час это означает одно – чужой. А на него нечего и время тратить.

      Громыхает стоящий рядом стул.

      – Налей чего-нибудь, – доносится хриплый голос.

      – Чего тебе налить? – бурчат в ответ. Местный бармен никогда не бывает любезен. За то и ценим. Он честный хам.

      – Такого, чтоб не вырвало с первого стакана.

      По стойке прокатился, оставляя мокрый след, такой же как у меня бокал. Слишком высокая шапка пены, чтобы поверить, что он полон.

      – Твоё здоровье, – хрипит незнакомец явно в мою сторону, и опрокидывает пиво в глотку. Пьет жадно, большими глотками, я все так же не смотрю в его сторону, но все слышу.

      – Повтори, – он возвращает бокал назад и закашливается.

      Я наконец кошусь на него.

      Сложно сказать, сколько ему лет. Если жил плохо, то чуть за сорок. Если хорошо, то к шестидесяти. Впрочем, от хорошей жизни по таким кабакам не ходят. Значит, чуть старше меня. Худощавый, с глубоко запавшими глазами, длинным орлиным носом, узкими губами. Он усталый и хмурый, впрочем, как и я. Как все мы здесь.

      – Тяжелый день, – от нечего делать спрашиваю я, когда он выпивает второй бокал не поморщившись.

      – Поганый, – кивает он головой.

      – А чего так?

      – Разбирался со старыми долгами, – коротко отвечает он и вновь отдает бокал бармену. – Ещё!

      Я уважительно присвистываю. Чтобы лакать местное пойло как воду требуется навык.

      – А говоришь, не торопишься, – доносится из-за стойки.

      – Тебе ли жаловаться, – отвечает чужак.

      Жаловаться действительно не на что.

      Я кое-как приканчиваю свою выпивку и прошу налить чего покрепче.

      Магнитофон в углу хрипит и закашливается. Местный владелец из-за каких-то своих внутренних причуд наотрез отказывается притащить в бар компьютер и запускать музыку с него. Мы слушаем кассеты. Затертые, много раз переписанные, уже хрипатые. Но мы узнаем их издалека по полустертым надписям, по фрагментам сохранившихся эмблем студий звукозаписи.