После пожара. Уилл Хилл

слова, хотя, кроме меня, его никто не слышал. Доктор Эрнандес хмурится.

      – Ты в порядке?

      – Когда? – спрашиваю я.

      – Что, прости?

      – Когда другие люди придут со мной разговаривать?

      – Когда это станет возможным.

      – И когда же?

      – Когда ты будешь готова.

      – А кому это решать?

      – Мне, – говорит доктор, – после консультаций с коллегами. Я не могу озвучить точное расписание, сейчас слишком рано, но я уже сейчас могу тебе кое-что пообещать. По окончании нашей сегодняшней беседы я запрошу у других служб, связанных с этим делом, все имеющиеся сведения о твоей маме и потом передам тебе их ответ. Такой вариант тебя устроит?

      Я пожимаю плечами. Знаю, доктор хочет услышать «да», но этого не дождется. Он смотрит на меня долгим взглядом, потом делает пометку в одном из блокнотов. Их четыре, и все разного размера, как и три отдельные стопки бумаги. Не понимаю, зачем ему столько сразу.

      – Итак, – с улыбкой говорит он, откладывая ручку, – мой черед задавать вопрос. Не передумала?

      Уговор есть уговор, шепчет мне внутренний голос.

      Я снова пожимаю плечами.

      – Вот и хорошо, – говорит он. – Замечательно. Как тебя зовут?

      – Мунбим[1].

      Улыбка доктора становится еще шире.

      – Очень красивое имя.

      Я молчу.

      – Другие есть?

      – Другие – что? – не понимаю я.

      – Другие имена.

      – А что, должно быть больше одного?

      – У большинства людей как минимум два.

      – У некоторых моих Братьев и Сестер по шесть и даже семь имен. У меня – одно.

      – Вот и отлично, – говорит доктор. – Ничего необычного.

      Я сверлю его взглядом. Он явно хочет что-то от меня услышать, но что конкретно, понятия не имею.

      – Раз ты говоришь, что имя только одно, я тебе верю.

      Не веришь. Видно же, не веришь. Хотя понятия не имею, с чего ты решил, будто я стала бы обманывать насчет имени.

      – Ясно.

      – А Джон Парсон? – не отстает доктор. – Как он называл тебя?

      – Отец Джон называл меня Мунбим.

      – Он…

      Качаю головой.

      – Не хочу говорить о нем.

      – Без проблем. – Доктор вскидывает ладони – дескать, спокойно, только спокойно, и этот жест вызывает у меня желание приложить его башкой об стол. – Все в порядке. Нам не обязательно говорить о нем и вообще о чем-то, что причиняет тебе дискомфорт. Вернемся к этому, когда будешь готова. Идет?

      Едва заметно киваю. Лицо доктора Эрнандеса светлеет от облегчения.

      – Отлично. Твоя очередь.

      – Что вы сделали с моим письмом? – спрашиваю я.

      Он опять хмурит брови.

      – Не понял?

      – У меня в кармане лежало письмо. Во время пожара. Где оно?

      – Боюсь, я не в курсе. Оно для тебя важно?

      На свете нет ничего важнее.

      Я изучаю выражение его лица, выискивая признаки лжи. Я всегда хорошо разбиралась в людях, особенно после того, что случилось с мамой, однако на лице

1

Moonbeam (англ.) – лунный луч.