Луч по имени Эй: постапокалипсис. Ольга Станиславовна Ганюшкина

ым, чтобы существовать самостоятельно. Мне было тогда около 8 лет. Люди посчитали младенчество ненужной роскошью и пустой тратой времени и исключили его из жизни гомункулов.

      Я помню, как впервые ощутил себя внутри своего тела, смонтированного в капсуле на катетерах и зондах. Кто-то склонился надо мной и стал безжалостно выдёргивать трубки, причиняя нестерпимую боль. Наконец сильные руки взяли меня под мышки, вытащили из капсулы и стали трясти, как куклу, пока я не раздышался и не начал кричать, как, впрочем, все новорожденные. После чего меня положили на высокий металлический стол на колёсиках, стоящий рядом. Капсула всё ещё пищала, и почему-то у меня от этого звука болели уши. Жёлтый свет сначала ослепил и заставил зажмурить глаза, но через несколько секунд я приоткрыл веки и начал наблюдать за происходящим.

      Тем временем меня вытерли салфеткой, и моё тело сразу окутал холод. Потом стали мазать чем-то жгучим, окуная ватный тампон на зажиме в большую банку из тёмно-коричневого стекла. Меня бросило в жар и накрыло запахом, сбивающим с ног. Я чихнул, и мир, в который я попал, обрушился на меня со всеми своими картинками, звуками, запахами и пока непонятными ощущениями. Я не выдержал нагрузки и отключился.

      Мне потребовалось некоторое время привыкнуть к тому, что все мои пять органов чувств работают на полную катушку, и научиться воспринимать окружающий мир, не теряя сознания. Установить такой контроль получилось быстро, но это оказалось не самым сложным.

      Логические связки – вот что меня чуть не убило. Потому что, пока я спал в капсуле, мой создатель загрузил мою память. Во-первых, копией своей личности, вряд ли возможно придумать идею похуже. А во-вторых, огромным объёмом человеческих знаний в двести тысяч слов, хотя было бы достаточно и половины. Обычно гомункулам делали загрузку гораздо более скромного размера – словарный запас в тысячу слов и простейшие социальные и бытовые навыки.

      Меня лихорадило до тех пор, пока все слова не соединились в семантическую структуру. Это продолжалось очень долго, я думаю, несколько дней или больше. Я помню, как это началось. Металл стола нагрелся от тепла моего тела и начал пахнуть кровью. «Металл – железо – кровь» – внезапно всплыло в моей памяти. И почти сразу же: «Металл – недра – ресурсы», «Металл – оружие – радиация», «Металл – броня – защита», и связки посыпались, как лавина. Как только я приходил в себя, сразу же хватал следующую связку, такую как «Стол – мебель – дом», «Стол – пища – кухня», затем были «Кухня – нож – пища», позже «Нож – оружие – металл», это о том, как они сливались воедино. Этот процесс не закончился и продолжается по сей день, но отошёл на задний план и перестал раздражать.

      Постепенно я привык к тому, что мой мозг, получая информацию от органов чувств, делил её сначала на части, связывая каждую с отдельным словом, после чего с помощью логических связок собирал в единое целое знание об окружающем мире. Иногда полученная информация не совпадала с уже выстроенной картиной, и мне приходилось переделывать, но не только из-за необходимости исправлять ошибки в умозаключениях. Всё постоянно менялось, и я, и мир вокруг меня, и моё отношение к нему. Я тогда не знал, что буду делать так всю жизнь, и что это будет одно из главных условий здравости ума и рассудка, потому что со временем разница между внешним миром и внутренним, в лучшем случае, начнёт мешать общаться с другими людьми, а в худшем просто выбросит из социума.

      Всё это утомляло меня, лишало сил до полного истощения, погребая в гиперсон. Не очень приятное состояние. Это смерть, временная, с обратным билетом в жизнь. Меня будили, бесцеремонно вытаскивая катетеры и зонды, я кричал и снова терял сознание от избытка ощущений.

      Однажды, придя в себя, я обнаружил, что лежу на высоком металлическом столе, одетый в тёплую мягкую одежду. Звуки и запахи больше не терзали мой мозг, я попытался открыть глаза и увидел только белый потолок, без логических связей и выводов. Я немного подождал, но нет, было тихо и безмятежно.

      Тело ощущалось сильным и нуждалось в движении. Я попытался пошевелить руками и ногами – они повиновались! Я хотел сесть, но не знал, как это сделать, и если бы меня вовремя не подхватили, то свалился бы со стола. Я поднял голову и наконец увидел того, кто был там всё это время и теперь крепко держал меня за плечо.

      Его выцветшие мутные глаза устало смотрели на меня из-под мохнатых бровей. Я увидел глубокие морщины на его длинном небритом лице, полосы грязи на худой шее, торчащей из воротника большого вязаного серого свитера, и седые свалявшиеся космы, собранные в неряшливый хвост под вязаную шапочку с блёстками. Он был таким худым, что дряблая кожа землистого цвета с тёмными пятнами свисала складками с костей. Тогда ему было около пятидесяти лет, но к тому времени возраст уже перестал что-либо значить.

      Человек, задумавшись, сжимал моё плечо всё сильнее и сильнее, так что мне стало больно. Я поёжился, наконец он убрал руку – я сидел прямо, выпрямив спину и подняв голову. Он щёлкнул пальцами слева и справа от моей головы, поводил указательным пальцем перед моим носом, и сильно, но аккуратно, толкнул меня ладонью. К моему удивлению, я чуть не упал на спину, но мне удалось ухватиться рукой за край стола. Человек внимательно осмотрел меня, затем