Я приду, когда будет хорошая погода. Ли Доу

деревянная терраса внутреннего дворика скрипнула под ногами. Затем раздался скрип железной входной двери с полупрозрачным стеклом. Она не увидела тетю, даже когда, взяв сумку, поднялась по лестнице на второй этаж.

      Комната Хэвон, в которой она жила подростком, нисколько не изменилась. Кровать, письменный стол, комод и двухмодульный шкаф. Красный диван, который ей подарили на выпускной. Все ее вещи так же остались нетронутыми. Мёнё хотела сохранить комнату к приезду племянницы в прежнем виде, хотя Хэвон несколько раз и предлагала убрать вещи в коробки и отнести их в кладовую: сложно все время стирать с них пыль.

      Она отдернула занавеску и выглянула в окно. Одноэтажная кирпичная пристройка для гостей, плющ, опавшие листья, виноградные лозы и тропа, ведущая на гору, – все было прежним. Соседний дом, который стоял так близко, что, если сбросить плоды с дерева, они упадут во двор этого дома, тоже не изменился. Просто все выглядело старше, чем тогда, когда она приезжала в прошлый раз.

      Ее внимание привлекли два новых здания, возвышающихся с другой стороны холма. Эти великолепные двухэтажные дома были гостевыми. Она негромко вздохнула. Дом «Грецкий орех» не пользовался популярностью. Вот и сейчас постояльцев не было – поэтому тети и нет дома.

      На кухне она нашла чайник и заварила черный кофе. На полке над раковиной стояла фотография Хэвон, обнимающей Грецкий Орех. Сколько ей тогда было, восемнадцать? В угол кадра попала спина старушки, поливающей цветочное дерево во дворе.

      Пока бабушка не скончалась, ореховый дом, в котором жили три женщины, напоминал треугольник. Мирный треугольник… Тесноватый, но зато стабильный. Они заботились друг о друге и старались не ссориться, когда одна из них была не в духе. Казалось, что каждая пытается найти свое уютное и безопасное место в не очень большом доме.

      Когда с годами руки ослабели, бабушка все чаще использовала для всего подряд ножницы. Если было трудно развязать полиэтиленовый пакет, она разрезала его. Веревку, подвязывающую шпинат, натянула – и чик-чик. Говорила, что руки у нее уже не те. Как же тогда она сломала чандоктэ[2]? Ее старые железные ножницы до сих пор лежали на полке.

      В старости бабушка очень переживала за дочерей. Хотя о своей первой дочери, матери Хэвон, она намеренно не говорила, но порой выражала разочарование второй дочерью, Мёнё. Это была обида, даже скорее печаль. Умная и образованная тетя в юности путешествовала по миру, написала и опубликовала книгу. Как однажды все это стало бесполезным. Она сказала, что бросит работу и вернется в родной город, будет жить в гостевом доме. Бабушке это не понравилось.

      Скрипнула входная дверь, послышался лай собаки. Хэвон вздрогнула. Грецкий Орех?.. Коричневый пес, простучавший лапами по полу, был очень похож на него. Он подозрительно наморщил нос и обнюхал незнакомку.

      – Хэвон, это ты?

      Тетя Мёнё повесила вязаную шапку на вешалку. Она прошла на кухню, поставила на стол завернутую в платок кастрюлю и улыбнулась племяннице.

      – Я только что приехала. Кто это?

      – Сын

2

Традиционный помост во дворе для чанов с соусами.