В тени кремлевских стен. Племянница генсека. Любовь Брежнева

гудели заводские трубы, повисли под осенним дождём траурные флаги – прощание с генеральным секретарём шло по обычной программе.

      Вспомнилась шутка Леонида Ильича: «От Красной до Красной площади прошёл мой путь».

      Отгремел прощальный салют. Приглашенные, в большинстве своем чужие покойному люди, рассевшись по черным машинам, отправились на поминки.

      Как-то дядя сказал:

      – В детстве помогал матери перебирать ягоды для варенья. Отбрасывая в ведро гнилые, она говаривала: «Это, Лёнечка, – оборыши. От них гниль на хорошие ягоды перебрасывается. Такие и среди людей бывают. Бойся их, сынок»…

      Много было сказано в тот день хвалебных слов в адрес ушедшего из жизни генерального секретаря. Не забыли упомянуть излюбленный диагноз: «Сгорел на работе».

      А я утешалась мыслью, что наконец отмучился этот добрый, безобидный и обаятельный человек. Надеялась, душа его обретет наконец покой, которого не хватало в жизни. Плакала я не от того, что он ушёл, а от жалости к славному мальчику Лёне, синеглазому, бойкому, весёлому, который выбирал путь, надеясь сделать людей счастливее. Но не бывать раю на земле, потому что добро и зло, дружба и предательство всегда идут рядом, а жадность человеческая – неистребима. Всё это он понял к концу жизни, когда было уже поздно.

      Отец на поминках не пил. Оплакивал брата по углам, скрываясь от постороннего сочувствия.

      Когда через несколько дней он приехал ко мне на Ленинский проспект, глаза у него были красные, лицо воспалённое – поднялось давление. Я предложила вместе поужинать. Сев на кухонную лавку, отец, уронив голову на стол, зарыдал.

      – Я как собака без хозяина, – сказал он, вытирая слёзы. – Как мне брата жалко! Прямо сердце разрывается…

      – Надо было его при жизни жалеть, – грустно заметила я.

      – Сидел на поминках, – начал он, успокоившись, – среди чужих ему людей и вспоминал наше детство. У соседей умер ребёнок. Родители устроили для детворы поминальный обед с роскошным по тем временам угощением – солёными огурцами, рассыпчатой картошкой и пирогами со сладкой морковкой. Возвращаясь домой и цепляясь за сестру на крутой лестнице, я хвастался: «Вот наш Лёнька умрёт, мы такие поминки отгрохаем!» И дети нам завидовали. И вот умер.

      – И поминки отгрохали знатные.

      Рождение

      Не любовницей – любимицей

      Я пришла на землю грешную.

Марина Цветаева.Из цикла «Вячеславу Иванову», 1920 г.

      До рождения я жила в светлом царстве богини Гульды. Забавляясь, она вплетала мне в волосы полевые цветы и пела колыбельные.

      Любуясь на закаты и восходы солнца, я не подозревала, что придётся покинуть этот райский уголок.

      Но приспела пора, снарядила богиня в путь белого аиста, облекла меня в длинную сорочку и отправила на землю.

      Так я и родилась в «сорочке», что, по народному преданию, сулило счастье.

      Бывает, боги ошибаются. Прилетел аист до времени, и душа, едва родившись, запросилась обратно.

      Хмурый доктор, не прослушав замершего в испуге сердца, отправил меня в мертвецкую.

      Мальчишка-санитар, положив маленькое тельце на цинковый стол, вышел, забыв выключить свет. Этот свет и спас мне жизнь.

      Старый сторож, крестясь, завернул меня в простыню и принёс в родильное отделение, где в горячке металась моя мама.

      – Боже правый, как же вы её так? Она же моргает, – сказал он доктору, чуть не плача.

      Мамина соседка по палате, помолившись, благословила меня иконкой, окропила святой водой и поставила у изголовья три свечи.

      – Коли не погаснут, будет жить.

      Ярко вспыхнули свечи, зажжённые по-христиански о трёх заутренях, – новая душа появилась на свет. Синеглазая девочка испуганно смотрела на мир.

      Корни

      …любовался нашими казаками.

      Вечно верхом; вечно готовы

      драться…

А. С. Пушкин

      По материнской линии я – из уральских казаков. Были в нашем роду прославленные имена, оставившие след в истории России. Первое знамя уральские казаки получили от царя Алексея Романова в 1636 году. Принадлежали мои предки к известным с 17-го века фамилиям – Бородиным и Фроловым.

      Сколько себя помню, в родне был культ моего прадеда, атамана уральского казачества с греческим именем Акиндин.

      Когда в конце 1870-х годов его семья переезжала из Оренбурга в Троицк, где из двух полков – Михайловского и Никольского – создавался новый казачий округ, он пятилетним мальчиком одолел весь путь верхом наравне со взрослыми.

      Говорили, что до конца своих дней спал, подложив под голову седло.

      От бабушки-гречанки Акиндин унаследовал темные кудри, а от отца-русича – синие глаза.

      Жена его, Татьяна, родом из карельских финнов, была черноглазая, светловолосая, с нежным северным румянцем. Оттого и дети – три сына и две дочери – получились