Дозоры. От Ночного до Шестого (сборник). Владимир Васильев

зажимая рваную рану на животе. Кровь в сумраке казалась почти прозрачной. Может быть, иллюзия, а может быть, личная особенность этого мага.

      – Отвечай на вопрос!

      Взмахнув рукой, я поджег синий мох вокруг. Хватит, теперь будем играть на страхе, боли, отчаянии. Хватит милосердия, хватит снисхождения, хватит разговоров.

      Это Тьма.

      – Приказано сообщить и по возможности уничтожить.

      – Не задержать? Именно – уничтожить?

      – Да.

      – Ответ принимается. Средство связи?

      – Телефон, просто телефон.

      – Давай.

      – В кармане.

      – Кидай.

      Он неуклюже полез в карман – ранение не смертельное, запас сопротивляемости у мага был еще высок, но боли он испытывал адские.

      Такие, какие ему и положены.

      – Номер? – поймав мобильник, спросил я.

      – На кнопке экстренного вызова.

      Я взглянул на экранчик.

      Судя по первым цифрам, телефон может стоять где угодно. Такой же мобильник.

      – Это оперативный штаб? Где он находится?

      – Я не… – Он замолчал, глядя на пистолет.

      – Вспоминай, – подбодрил я.

      – Мне сказали, что сюда приедут в течение пяти минут.

      Так!

      Я посмотрел назад, на горящую в небе иглу. Вполне подходит, вполне.

      Маг шевельнулся.

      Нет, я не провоцировал его, отведя взгляд. Но когда он потянул из кармана жезл – грубый, короткий, явно не собственноручной работы, а купленную дешевку, – я испытал облегчение.

      – Ну? – спросил я, когда он замер, так и не решившись поднять оружие. – Давай!

      Парень молчал, не шевелился.

      Попробуй он атаковать – я бы всадил в него всю обойму. Вот это было бы уже фатально. Но наверняка их учили поведению при конфликте со Светлыми. И он понимал, что безоружного и беззащитного мне убить трудно.

      – Сопротивляйся, – сказал я. – Борись! Сукин сын, ты же не смущался, когда ломал чужие судьбы, когда нападал на беззащитных! Ну? Давай!

      Маг облизнул губы – язык у него оказался длинным и слегка раздвоенным. Я вдруг понял, к какому сумеречному облику он придет рано или поздно, и мне стало противно.

      – Сдаюсь на твою милость, дозорный. Требую снисхождения и суда.

      – Стоит мне отойти, и ты сумеешь связаться со своими, – сказал я. – Или вытянешь из окружающих достаточно сил, чтобы реанимироваться и добрести до телефона. Ведь так? Мы оба это знаем.

      Темный улыбнулся и повторил:

      – Требую снисхождения и суда, дозорный!

      Я покачивал пистолет в руках, глядел в ухмыляющееся лицо. Они всегда готовы требовать. Никогда – отдавать.

      – Мне всегда так трудно было понять нашу собственную двойную мораль, – сказал я. – Так тяжело и неприятно. Это приходит лишь со временем, а у меня его так мало. Когда приходится придумывать оправдания. Когда нельзя защищать всех. Когда знаешь, что в особом отделе ежедневно подписывают лицензии на людей, отданных Тьме. Обидно, да?

      Улыбка