На переломе эпох. Том 2. Владимир Земша

1988 г. Ружомберок

      А в прошлом месяце, 3 июля 1988 года, американский боевой корабль «Винсенс» сбил иранский пассажирский самолёт, убив 290 пассажиров.

      Далее, 11 июля власти Никарагуа выслали из страны представителей посольства США по обвинению в подстрекательстве к антиправительственным выступлениям.

      В СССР в то же самое время Горбачёв фактически распахивает все государственные двери для американских консультантов. Вся страна смотрит завороженно им в рот, впитывая, как губка, все ценности «западной демократии»…

      А сейчас, 8 августа 1988 года, Иран и Ирак объявляют о заключении перемирия.

      Тимофеев отложил в сторону план-конспект очередного политзанятия и вышел из казармы.

      Справа по дороге со стороны штаба шёл Майер.

      – Ну что? Получил очередную порцию удовольствия? Да? – окликнул его Тимофеев.

      – Ага!

      – В общагу теперь?

      – Ага!

      – Ага! – передразнил он товарища. – Ну так идём вместе! Кстати, тут из Комарно лейтенант был, говорит, что Басманова нашего к ним перевели! Это тебе информация к размышлению!

      – Да-а? А я её уже три месяца не видел. Мне никто не говорит, куда их перевели! Да-а! Далеко-о!

      – Может, в твоём случае это и лучше. Если всё так серьёзно, то это не станет помехой, а если всё так… то быстрее рассосётся.

      Майер промолчал в ответ, лишь грустно пожал плечами. Под давлением общества он ощущал всю низменность этих запретных аморальных отношений, которых и безудержно страждал и стыдился одновременно. При одной мысли о Ней вся его сущность начинала нервно содрогаться. Теперь, после её отъезда, он чувствовал себя ни живым, ни мёртвым. Он не мог точно сказать хочет ли её видеть снова или действительно предпочитает забыть всё, как дурной сон, как наваждение, как болезнь, как одержимость. И всё же сердце так томительно тянет в груди при малейшем о Ней напоминании…

* * *

      – Влад! Сашка! Заходите к нам! – практически прокричал Мамука, услышав через совместный санитарный блок только что пришедших в соседнюю комнату. – Его ошалелые чёрные глаза, казалось, вылезут из орбит от переполнявшего его счастья по поводу приезда из далёкой Грузии его близких. Отца и двух братьев.

      – Заходите в нашу комнату! – он схватил за рукава товарищей.

      – Мамука, ты что такой буйный сегодня? Да идём мы. И-и-и-дё-ё-ём!

      Тимофеев уже быстро смирился с мыслью, что сегодня придётся добре приложиться к рюмке. Он помнил Мамукины обещания ещё в Штребске Плесо про «две канистры чачи»… Словно прочитав мысли товарища, Мамука Гиоргадзе выхватил откуда-то две пластиковые пятилитровые канистры и потряс ими в воздухе.

      – Вот, Влад, видыш! Мамука слов на вэтер нэ кидает!

      Офицеры зашли в комнату. За столом напротив сидели три чернявых мужчины. Они внимательно, с некоторым напряжением, но явно доброжелательно вглядывались в лица вошедших.

      – Камарджоба!

      – Это мои друзья, – Мамука провозгласил торжественно, продолжая удерживать за рукава товарищей.

      – Моди дзвирпясо струмебо[5]!

      – Да отпусти, Мамука, мы

5

Заходите, гости дорогие!