На переломе эпох. Том 1. Владимир Земша

светлый шатен с серыми глазами, высокого роста. Его слегка смятые книзу голенища сапог сорок пятого размера сияли матовым блеском новенькой хромовой кожи.

      – Есть! – он вскинул бодро руку к сочленению виска и края фуражки, лихо развернулся на каблуках и вышел.

      Прошлое

      Март 1983 г. Алма-Ата

      Городская клиническая больница № 4

      Столовая отделения отоларингологии. Десятиклассник Майер, находящийся в больнице в ожидании операции на гланды, подошёл к окошку раздачи.

      – Что у нас сегодня на завтрак?

      – Вот, читай, – буркнула розовощёкая повариха, указав на лист бумаги, приколотый к дверце.

      – Каша гречневая с маслом… чай с сахаром… – вслух прочитал тот.

      Взяв свою пайку, он сел на свободное место, поковырял алюминиевой вилкой в сухой безвкусной каше без всяких намёков на масло, попробовал отхлебнуть воняющую содой пресную чёрную жидкость, носящую громкое название «чай с сахаром», поморщился.

      – Говорите, с маслом да с сахаром? А где всё это, вы мне покажите, будьте любезны! А?

      – А чего это ты тут раскомандовался? Не нравится, не ешь! Кому не нравится, вон, своё жуют! – выпучилась повариха.

      – Вот как! Тогда так и пишите, что, мол, каша без масла, а чай без сахара!

      – Иди отсюда, умник!

      – Ладно! Тогда я буду писать жалобу главврачу!.. – искренне возмущался пылкий юноша…

      Тут в столовую зашла милая белокурая голубоглазая девушка. Это была его сверстница Ленка, которая с первого дня очаровала Александра, да и не только его. Было очень трудно отвести от неё, обворожительной, свой взгляд.

      Палата

      – Сашка, ты знаешь, что наш «афганец» Ленку этой ночью завалил? – объявил Саше Петька, сосед по палате, едва тот вошёл.

      Афганец – это был израненный солдат-афганец, находящийся в больнице на излечении. Мелкий, плюгавенький, прыщавый, но довольно разбитной. Он сильно хромал, вечно весёлое лицо было посечено уродливыми шрамами. Но несмотря на внешнее ничтожество, он внушал не просто жалость окружающих, но и глубочайшее уважение. А девичья жалость порой способна переходить и в нечто большее… Так что самая красивая девушка то ли от слепой влюблённости, то ли от глупой жалости, подарила ему, повидавшему ужасы этой безумной войны, своё самое сокровенное, девственное…

      – Не может быть?! – негодовал Майер. С этой новостью Лена, эта милая Леночка, для него словно умерла.

      При всём своём глубочайшем уважении к этому солдату он не мог понять, как такое могло случиться. Как этот нежный образ школьницы-недотроги, как этот хрупкий предмет его робкого юношеского волнения так грубо разбился об утёс действительности. «Как жаль, что я не «афганец», – проскочила шальная мысль в голове юноши, – тогда бы…»

      – А-а-а, это Вы, юноша, тут шум в столовой подняли! – в палату вошёл главврач со свитой.

      Майер поднялся с койки.

      – Да лежите, лежите, молодой человек! – улыбался сквозь казахский «прищур» главврач. –