Дурак космического масштаба. Кристиан Бэд

озверевший и полумертвый. И вряд ли он согласился бы, что жизнь и смерть открыли во мне какой-то особый счет.

      Большего бардака, чем на Мах-ми, кажется, не было нигде. Наши, чужие, наши мародеры, чужие мародеры, наши уличные банды, чужие уличные банды, наши религиозные фанатики, чужие религиозные фанатики… Плюс сомневающиеся всех окрасок…

      Сунули меня не в штрафбат, а в гражданскую тюрьму. Сначала якобы временно, за неимением спецтранспорта. Потом забыли. И вот, когда обо мне забыли, я и уверился окончательно, что забыли не все. И порадовался, что не дернулся куда-нибудь сам. Ведь кроме Мериса, кому я был нужен? Ну, убежал бы… От себя-то не убежишь.

      Тюрьма после штрафбата – курорт. Горячая пища, чистое белье, невзрывающиеся соседи. Татуировка на виске заставляла их относиться ко мне с забавной опаской, словно я сам был для них взрывпакетом.

      А еще в тюрьме, в отличие от армейского карцера, никто не гонял меня с кровати. Я ложился на чешущуюся спину и думал, уставившись в потолок.

      Кем был для меня Колин? Не подумай, что я его любил, у меня стандартные физиологические реакции. Но его душа питала мою душу или что-то вроде.

      Он умер, так почему же я жив? И зачем мне эта душа, если от нее так тошно?

      Шаги по коридору. Слышно, как поднимают на ноги соседнюю камеру. Шухер, как здесь выражаются.

      К нам тоже заходят двое «бритых» – так в тюрьме называют полисов. Я вырастаю над ними, распрямляясь во весь свой гигантский для местных полукровок рост. Один из бритых, темноглазый молодой парень, все время нервно косится на меня. Думает, что я псих?

      Мне хочется улыбнуться ему, но я не улыбаюсь. Улыбка может спровоцировать похуже прочего. А я не намерен нарываться и ломать планы Мериса. Кто я теперь без него?

      Нас выводят на тюремный двор довольно приличной группой – человек в шестьдесят. Сверху медленно опускается старенькая десантная шлюпка, лет десять как снятая с вооружения. Lе-40. Я не летал на таких, но Келли называл их при мне «адский лифт». Что-то у них с гиробалансировкой неадекватное…

      Шлюпка спускается так тихо, что кое-кто замечает ее, лишь глянув на мою задранную голову. И наконец – ветер встряхивает душный не по-весеннему вечер.

      Нас всех загоняют в сорокаместную шлюпку. Я считаю по головам – шестьдесят восемь. Техники безопасности – ноль. Вместо нее двое полисов перед спинами пилотов.

      Посадочный люк все еще открыт, и я слышу отдаленное гудение, накрывающее нас, словно ватное одеяло. Охренел кто-то наш или не наш. Среднего тоннажа космический корабль идет вниз на сопоставимой при атмосферных полетах скорости. Раз скорость погашена – это не катастрофа. Космический корабль нельзя посадить на планету в безаварийном режиме. Нас что, собираются бомбить? Корабль будет бомбить планету? Квэста Дадди пассейша…

      Я оборачиваюсь, чтобы выглянуть в люк, вдруг мне мерещится-таки? Полис бледнеет и тычет в меня стволом. Оружие сенсорное, и я не очень-то пугаюсь. Кстати, это тот, темноглазый. Только глаза и темнеют на побелевшем лице. Да, похоже, я не ошибся. Беспредел,