Леротикь. Владимир Романовский

находились люди, и слышались невинные разговоры, смешки – и все что-то пили. Все это следовало сопровождать не очень громкой, вежливой музыкой. Посетителю следует давать возможность говорить, не напрягая связки. Это не значит, что его должны слушать или слышать … впрочем, не важно.

      Мы начали с не очень известного опуса, который в свое время исполнял Дюк Эллингтон. Понемногу я начал привыкать к отсутствию ноты в третьей октаве. Помню, что у Паганини был случай, когда он сыграл на одной оставшейся на скрипке струне, и никто ничего не заметил. Историю эту не следует принимать всерьез, как вы уж поняли. Думаю что не заметили не потому, что он так умело играл (играл он умело, конечно, но к делу это не относится), но, в основном, потому, что он умел использовать невежество аудитории. Аудитория решила – эй, что-то странно все это звучит, но ведь это Паганини там, на сцене, играет – а он знает, что делает, значит – так надо.

      Так или иначе, но пропускать только одну клавишу – легче, чем три струны из четырех. Паркер увлекся своим стуком. Я на него мрачно глянул. Он чуть притих. Паркер никогда бы не смог играть на настоящем инструменте – пальцы у него гнутся плохо.

      Начало у нас получилось хорошее в тот вечер. Джулиан поднял свой сакс и выдал несколько финтов, которые горожане, как они утверждают, очень любят. Я думаю – врут. Джазовые импровизации неизменно нагоняют на меня тоску, и я скрежещу зубами, а медицинской страховки у меня нет, и дантисту платить нечем.

      Когда Джулиан кончил, наконец, свои экзерсисы бестолковые, я почувствовал, что разозлился и в то же время хочу поозорничать. Пришел мой черед выдать соло, и я покривлялся слегка, уходя то в пиано, то в фортиссимо, то опять в пиано, после чего я очень гладко вплел первые несколько тактов Этюда в Фа-Мажор, Рахманинова, в основную тему. К моему удивлению, некоторые посетители обернулись. Ну я и прекратил тут же, чтобы не вызывать нареканий.

      Одна из пар в помещении была – хорошо одетая, среднего возраста, и были они поглощены чем-то, какой-то своей дискуссией, и в паузе (я прекратил паясничать, и возникла пауза) мужчина вдруг сказал на весь зал —

      Ну и черт с ним со всем! Давай праздновать! Потанцуем!

      Женщина что-то ему ответила, и он тоже что-то сказал, в этот раз тихо. Затем, снова громко, добавил —

      А вот мы проверим!

      Он встал и подошел к подиуму. Джулиан, Фукс, и Паркер снова включились, стали играть. Гость наклонился над крышкой рояля и говорит – Простите. (Он очень вежлив). Можете ли вы, парни, сыграть вальс?

      Только в этот момент я сообразил, что он не из данного окружения, не принадлежит к высшему эшелону среднего класса, как остальные посетители. Нет, совсем не то – гораздо выше. Что он здесь делает? Как объяснил мне потом Джулиан, люди иногда ищут непривычную обстановку, чтобы побыть наедине друг с другом, чтобы их никто из своих не видел. Голубокровные так хорошо огородились от остального мира, что в средне-классовом