Серебряный воробей. Лгут тем, кого любят. Тайари Джонс

сказала домовладелица.

      Дедушка написал ответ на разлинованном листке, вырванном из блокнота, с липким верхним краем. Ответ был без обращения и без подписи.

      «Это не твой дом. Твой дом там, где ты сейчас живешь».

      Когда Джеймс все-таки вернулся, мама была другим человеком. Изменилось не только ее тело, которое раздулось из-за растущей внутри меня. Сама душа стала распухшей и хрупкой. Через пару недель придется съехать из общежития. Уилли-Мэй отдала маме все сбережения – завернутые в кульки монеты и сложенные пополам купюры. Деньги зарабатывались упорным трудом, и это было понятно даже по запаху. Мама скопила очень мало, потому что большую часть тратила в «Дэвидсонс»: открывала конверт с зарплатой прямо в магазине и оплачивала товары, которые отложила для себя. Она представляла, что окажется на улице, не имея даже чемодана, чтобы сложить купленные там красивые платья.

      Когда Джеймс нажал кнопку звонка, Уилли-Мэй провела его наверх. Это было против правил, но маму все равно собирались выселять. Она лежала в постели, так и не переодевшись после работы. Только обувь сняла. Если бы Уилли-Мэй не приходила к ней каждый вечер в девять и не заставляла надеть ночнушку, мама и спала бы прямо так. Все эти красивые платья, трещащие по швам в области талии…

      Он вошел в комнату вслед за Уилли-Мэй, держа фуражку в руке, будто пришел проститься с покойником. Один только Бог знает, что Уилли-Мэй сказала ему по пути от входной двери до маленькой комнатки. Выглядел Джеймс так, словно кто-то завел его за дровяной сарай и крепко поколотил.

      А позади шел Роли в точно такой же форме. В этот момент мама впервые увидела его и на секунду подумала, что он белый, поразившись, в какой попала переплет.

      – Это Роли, – сказал Джеймс. – Мы вместе росли.

      Присмотревшись, стало понятно, что мужчина все же цветной. И еще она видела, что Роли хороший человек. Добрый. Даже, если честно, мягкосердечный. На секунду, лежа в постели в своем сером шерстяном платье и в колготках, она взглянула на него и пожалела, что познакомилась не с ним, а с Джеймсом.

      Тот же опустился на колени возле кровати. Деньги лежали в коробке из-под сигар, зажатые между мамой и стеной. Запах духов Уилли-Мэй, «Чарли», смешивался с запахом ирисок, таявших во рту Роли. От Джеймса пахло чистой хлопковой рубашкой, кремом после бритья и ментоловыми сигаретами. А еще в комнате витал запах маминого пота. Точно так же пахли деньги в коробке от сигар.

      – Гвен, – начал он, – послушай. Я кое-что придумал.

      Мама ничего не ответила и отвернулась к стене, сжавшись вокруг коробки с деньгами.

      – Гвен, – продолжал Джеймс, – я пытаюсь поступить правильно. П-п-повернись и посмотри на меня.

      Она не повернулась, желая услышать то, что он собирался сказать, и при этом не волноваться из-за выражения своего лица.

      – Роли, – позвал Джеймс, – подойди.

      Тот придвинулся к кровати, сложился, худой и длинный, и встал на колени рядом с другом.

      Запах ирисок заставил маму повернуться.