Доброе утро, монстр! Хватит ли у тебя смелости вспомнить о своем прошлом?. Кэтрин Гилдинер

чтобы добраться до школьного автобуса. Всем окружающим Лора говорила, что отец вернулся жить в летний домик и они с братом и сестрой живут с ним.

      – Вы жили одни в летнем доме, когда вам было девять лет, сестре – семь, а брату – шесть? – уточнила я. – Если ищете стрессовые ситуации в жизни, эта вполне может войти в список.

      – Во-первых, это уже закончилось, а во-вторых, после всего, что было, я до сих пор на ногах, – парировала Лора. – Девять лет – это уже не детский возраст.

      – Как долго это продолжалось?

      – Шесть или семь месяцев.

      В конце сеанса я обобщила всю ситуацию и поделилась своим видением.

      – Вы очень храбрый человек. Ваша жизнь была трудной и иногда даже пугающе трудной. Вас бросили одну в лесу, вам одной пришлось нести ответственность за младших брата и сестру. Девять лет – слишком рано, чтобы становиться родителем. Напоминает сказку про Гензель и Гретель[4], вот только хлеба вам никто не оставил.

      До того как ответить, Лора молчала около минуты. За все годы терапии это был один из немногочисленных моментов, когда ее глаза наполнились слезами – слезами злости.

      – Зачем вы мне говорите подобные вещи? – требовательно спросила она.

      Когда я ответила, что сочувствую ей, Лора дала резкий отпор:

      – Так говорят, когда кто-то умирает. Послушайте, доктор, даже если я и приду на еще один сеанс, я не хочу больше слышать от вас такого, иначе просто уйду. Оставьте сочувствие для кого-нибудь другого.

      – Почему? – озадаченно спросила я.

      – Слыша от вас про чувства, я вижу перед собой дверь, за которой куча призраков. И я больше не собираюсь открывать ее. Я должна двигаться дальше. Начав однажды тонуть, я уйду на дно. К тому же это ничем не поможет.

      Я кивнула головой, и Лора добавила:

      – Прежде чем я уйду сегодня, пообещайте больше никогда так не делать. Иначе я не смогу прийти снова.

      – Значит, вы не хотите получать от меня доброты, сострадания и сочувствия?

      – Да, именно так, если бы мне нужно было сочувствие, я с лихвой получила бы его в поздравительных открытках.

      Лора была первым пациентом. Я не хотела торговаться и договариваться о патологических нуждах с клиентом. Однако видела, как серьезно настроена Лора на отказ от терапии. Малейшая капля сопереживания была слишком огромна для нее – это пугало Лору и становилось камнем преткновения.

      Если бы я тогда была не новичком, то сразу же на месте решила бы возникшую проблему, как мне хотелось. Согласно Фредерику Перлзу, основателю гештальт-терапии, мы можем парировать так называемым «здесь и сейчас».

      Перлз считал, что динамика во время сеанса между врачом и пациентом соответствует динамике, которую пациент устанавливает между самим собой и остальным миром.

      Я бы могла сказать Лоре:

      – Лора, вы настаиваете, чтобы я вела себя как ваш отец, которому было безразлично, что вы чувствуете. Вы привыкли быть наедине со своей

4

«Гензель и Гретель» – сказка братьев Гримм; отец Гензель и Гретель отправил их в лес, дав по куску хлеба, и оставил одних.