Колодец старого волхва. Елизавета Дворецкая

с собой, а везде.

      Укатилося красно солнышко

      На веки да вековечные!

      Как я без тебя буду жить-горевать,

      Кто мне скажет слово приветное?

      – долетал до нее пронзительный голос с жальника, словно причитала сама тоска-сирота.

      «Вот, развопились! – с досадой на женщин подумала Медвянка. – Словно весь белый свет схоронили!» И сходство погребальных причитаний со свадебными больно укололо ее сердце, Медвянка чуть не заплакала от тоски. Она сердилась на Явора, на женщин у жальника, сама не знала на кого. Хотелось скорее все исправить, как снимают перекипевший горшок с печи – раз, живее хватай через тряпку, и беды как не бывало. Но что исправишь в неразрывном круге жизни и смерти? Сами боги порою смертны и бессильны изменить мировой закон.

      Желая скорее прогнать неприятный осадок из сердца, Медвянка подошла к отцу и Добыче послушать, о чем они говорят. А городник и замочник были так заняты своей беседой, что не заметили ни внезапного ухода Явора, ни непривычного темного облачка на лице Медвянки.

      – Твое дело понятное, друже, без работы сидеть всякому невесело, – тем временем говорил Надежа старшему замочнику. – Да не меня тебе надо просить, а князя печенежского. Сам знаешь, на дворе месяц травень, а наш-то князь на чудь ушел. Прознают печенеги – и тут как тут, а у нас вал расползается. А кабы не печенеги – разве стал бы я твоему делу вредить да прочий люд от работы отрывать?

      – Да с чего им теперь на нас идти? – не отступал Добыча. – В прошлый год приходили, сеча была великая под Васильевом, а нынешним летом не пойдут они на нас, других путей поищут.