Злая шутка. Алла Холод

ти я уже выбирала сама, как мне было удобно.

      На людях я, конечно, не упускала случая посетовать на то, как травма отягощает жизнь, как не вовремя она свалилась мне, слава богу, хоть не на шею, а только на ногу, как невыносимо находиться в четырех стенах активному человеку, которого ждет прорва работы. «На людях» – это значит в телефонных разговорах с коллегами, подружками, приятелями, родственниками и частично с мамой, которой привирать было трудно, ибо свою единственную дочь, то есть меня, она видит насквозь. От желающих лично проведать больную я пока что виртуозно уворачивалась.

      На самом деле вынужденное домоседство меня вовсе не тяготило. Я устала, мне требовался хоть какой-то отдых. Конечно, своему дивану я предпочла бы лежачок на меленьком нежном песочке где-нибудь в районе Плайя-де-Пальма, но поскольку о Майорке речь даже не шла, то и мечтать о ней было нечего. Травма мне почти не мешала. Это ведь не пневмония с ее абсолютным бессилием и удушающим кашлем, лишающим сна, не какие-нибудь жесткие выкрутасы желудочно-кишечного тракта, при которых толком ни поесть, ни попить… Нога надежно упакована в гипс, если ее не кантовать, то болей нет и беспокойства она не доставляет. А день длинный, и, если не тратить его на дорогу, ожидание того-сего и магазины, можно много чего успеть: и поработать, и почитать, посмотреть какое-то кино, попить кофе со сливками или чай с брусникой, поболтать с мамой по телефону, а когда приедет – помочь ей на кухне. Она правда все время твердила, что одноногие помощницы ей без надобности, но я старалась не злоупотреблять. Хотя я понимала, что для мамы приготовить мне что-нибудь вкусненькое в радость: когда это она так часто видела свою безумно занятую, загнанную как лошадь дочь? Мой гипс обеспечивал ей возможность видеть меня даже чаще, чем мне бы того хотелось, но и мне он тоже давал некие преимущества.

      Во-первых, горизонтальное положение позволило мне на законных основаниях отлынивать от дела, взяться за которое очень просил отец. Приближаться к этому делу мне не хотелось, поскольку оно было круто замешано на региональной политике, и все его участники еще вчера относились к властному бомонду. Общаться с ними у меня не было ни малейшего желания, я предпочитаю клиентов, которые доверяют своему адвокату и честны с ним, как со своим лечащим врачом. Однако отказывать отцу было нельзя. Невозможно объяснить почему, просто нельзя, и все.

      Еще одно преимущество моего горизонтального положения заключалось в том, что оно позволяло избежать личного присутствия на 55-летии родителя, которое, кстати, должно было состояться вчера. Просто не прийти опять же было нельзя. Так уж принято в нашей семье. Отец считал, что любое сказанное им слово имеет силу закона, даже если в момент его произнесения на судье была не мантия, а домашние спортивные штаны. Я знаю, что имелись на этот счет и другие мнения, которые просто не высказывались вслух. Члены семьи жили так, как считают нужным, просто отцу это свое право предпочитали не доказывать. Зачем? Мне не хотелось идти на праздник, потому что я не жаждала видеть своих напыщенных деда и бабку, которым я была обязана только одним – своим статусом ребенка, рожденного в законном браке. В дальнейшем равнодушие, которое они демонстрировали по отношению к моей персоне, не нуждалось ни в каких комментариях. Они просто меня не любили. Повзрослев и осознав это, я стала платить им той же монетой.

      Насчет семьи это я, конечно, загнула. Полноправным членом нынешней семьи своего отца я никогда и не была, а та, в которой нас было трое – мама, папа и я, просуществовала совсем недолго, и я знаю о ней только по рассказам, ибо сама тогда была младенцем. Мои родители поженились, будучи студентами юридического факультета, с одной-единственной целью: чтобы я появилась на свет на законных основаниях. О любви между ними и речь не шла, они, строго говоря, даже не были парой. Просто вращались в одной компании, вместе проводили время, периодически веселые вечеринки заканчивались для них в одной кровати. Никто не придавал этим отношениям значения, пока мама не почувствовала первые признаки беременности. Будущий папаша рассказал обо всем своим родителям, то же самое пришлось сделать и маме. Старшие посовещались и решили, что рожать ребенка вне брака нельзя, неправильно это. Брак зарегистрировали и молодых поселили вместе, чтобы они честно попробовали: а вдруг что-то получится? Например, любовь возникнет? Или семья сложится? Ничего не получилось, не возникло, не сложилось, и через несколько лет мои родители, окончательно устав от общества друг друга, тихо-мирно разошлись. Они не говорили дурно друг о друге, но и дружбы между ними не возникло. Они просто не общались. Мама не стала больше выходить замуж, на мои вопросы отвечая всегда одинаково: «Я там уже была, с меня хватит». Или так: «А разве нам вдвоем плохо?» Мне было хорошо, ей – не знаю. Какие-то мужчины у мамы были, но встречалась она с ними лишь эпизодически и на их территории. И только когда я стала взрослой, она решилась на серьезные отношения с одним очень приятным человеком, хорошим доктором, и переехала к нему жить, оставив меня самостоятельно устраивать свою собственную судьбу, за что я была ей очень благодарна.

      Пока я была маленькой, отец обременял меня своим вниманием не часто – на день рождения и на Новый год. Он женился на красавице, активно делал карьеру в прокуратуре, готовился стать