Письмо на фронт. Юлия Анатольевна Борисова

неживых волос смотрели ярко-зеленые глаза. Опять плакала. Так бывает, что во время слёз глаза меняют цвет. Вот и обычные серо-зеленые сейчас смотрелись как бутылочное стекло. Красивая ведь девка была… Была…

      – Какие правила, горе ты моё? Маша вздохнула, хотела обнять подругу, но та отстранилась.

      – Как правильно горевать. До какого числа можно, а после уже ни-ни. И слёз сколько. До литра еще допустимо, а после уже моветон. Так да?

      – Ну зачем ты так. Я же пытаюсь помочь…Мы все хотим помочь…

      Укор подруги был справедлив. И Ольга взяла подругу за руку, взглянула в тревожное лицо.

      – Да. Я знаю. Прости.

      Она так часто говорила это слово "прости". В последнее время. "Прости, мама, что не могу его забыть", " Прости, что я опять порчу всем настроение своими неуместными слезами", "Прости, что не поехала с вами на юг". Прости. Прости. Прости.

      – Я знаю, что со мной не просто. А теперь и вообще вот… Может и вправду…

      Оля натужно улыбнулась, вытерла слезы. Спустила ноги с кровати.

      – Да, ты права, Машка. Прости. Надо да, собраться, и куда-то выйти. А то ведь действительно с ума сойду. Куда ты там предлагала?

      – В музей? Машка посмотрела подозрительно, удивляясь этой её покладистости.

      – Да. Отлично. Пойдем в музей. Это просто чудо.

      – Тогда айда собираться!

      Подруга разулыбалась, распахнула дверцы шкафа и схватив кучу одежды, вывалила ее на кровать…

      В последнее время Ольга действительно была невыносима. Срывалась на знакомых и незнакомых людях. Могла броситься с кулаками. Почему?! Как они смеют ходить, улыбаться, жрать суши или пиццу, когда его нет. И уже никогда не будет…

      Он ведь тоже любил и пиццу, и суши, и смеяться. Открыто и так заразительно, что совершенно невозможно было сердиться. И ему прощались все косяки.

      " Не вини их, – говорила мама, – у них свои печали". Да, это понятно, что свои. Но это невыносимо тяжело. Вот вчера вы смеялись и разговаривали ни о чём. Обсуждали фильм, быть может, или дурацкий видосик в сети, спорили о том, какие обои купить в детскую. А теперь… его нет. И детская уже… Как это сказал агент по продаже недвижимости? "Не актуально". Точно. Не актуально. Слово то какое, хорошее. Обезличенное. А то, наверное, она вцепились ему в лицо ещё там, в старой квартире. А так сдержалась. Зацепилась за канцелярит. Так и продала и квартиру, и вещи. Себя бы еще куда деть… И воспоминания…

      Вот машину заносит. Колёса идут юзом, визжат тормоза. Вот машина вылетает в овраг " Долина мертвых". Девушка и не верила, до этого дня. Что вправду – долина мёртвых. Опасный холм, овраг с двух сторон. Не сбросишь скорость, всё. Дальше дороги нет. Никто не верил, до тех пор, пока… Крестов было много. Больше, чем обычно бывает по обочинам трасс и венки с напоминанием: где, когда и кто. Почему, вот только не пишут. Кто-то пьяным за руль, кто-то лихачил, выпендривался перед друзьями или девушками. Они вот ругались. И главное то повод был какой-то дурацкий. Толи она, толи он, купили не то, что нужно, или не по той цене. Главное, что в какой-то момент Вадим выпустил руль, повернулся к ней. Далее обрывки памяти и слов…

      Машина переворачивается раз и второй. Плюхается днищем на камни, ползет вниз. Она открывает глаза. Лобовое стекло разбито, как и лоб, на котором набухла здоровенная шишка. Тошнит. Во рту привкус крови. Всё плывёт и кружится. Хочется спать. Отодвинув подушку безопасности, пытается повернуть голову. Получается плохо.

      – Вадим.... – голос сиплый.

      Тишина.

      – Вадим? Вадим! Вадим!

      Его сидение пусто. Темнота.

      После слышался вой сирены. Сирен. В полубреду, кажется, что это они во всём виноваты. Сирены. Как будто это они, подобно своей дальней родне, заманивают нас в свои сети, из которых уже не выбраться. А вот в больнице было хорошо. Белые стены, добрые улыбчивые доктора. И море успокоительного, от которого можно только пялиться в окно или спать, спать…

      Оля выжила, он – нет. Точка.

      А в музее было людно и шумно. Толпы школьников, иностранные туристы, сувениры, яркие пятна картин. Чего? Кого? С трудом разбирая, куда идет, Ольга просто перетаскивала себя из зала в зал. Радом что-то жизнерадостно тараторила Машка. Потом замолчала.

      – Оля, смотри…

      – Что?

      – "Письмо на фронт"

      У маленького стола не особо много людей. Пачка бумаги и несколько дешевых ручек.

      – Не хочешь? Машка рассматривает стол, – ну написать… Поддержать наших ребят. Там говорят сейчас жарко. И бои сильные.

      – Поддержать? Да ты в своем уме? Кого я могу поддержать. Я сама то еле жива. Что я могу сказать. Не. Это бред. Я не мастер красивых слов.