Прохор и отражённый мир. Анна Федотова

ги для моего любимого, – ответила Варвара, и вся порозовела, когда Степан, обняв, поцеловал её в щёку.

      – А Маришка где?

      – Да вон, – Варвара кивнула на окно, – корову доила.

      – Папа!  – завизжала с порога Маришка. – Ты когда же из города вернулся? Я все глаза проглядела.

      – Ночью, милая, – ответил Степан, сгребая дочь в охапку. – Спала ты уже, а вот и подарочек тебе.

      Степан вытащил свёрток и протянул Маришке зеркало. Прохор аж высунулся из-за печки, да Мурка на него шикнула.

      – Куда? – зашипела кошка. – Увидят тебя, худо будет.

      Прохор юркнул обратно, но блестящее зеркальце с резной ручкой не шло из головы. Вечером, когда Маришка уснула, он забрался на окно и подставил звёздам сияющее стёклышко. Были звёзды в небе, а стали совсем близко.У Прохора на ладони.

      Вскоре его так потянуло в сон, что домовой свернулся калачиком прямо на окне и уснул, только успев заметить, как рядом шевельнулся белый Муркин хвост, а в зеркале метнулась какая-то тень.

      Проснулся на рассвете, принюхался, но уловил лишь запах пыли. Соскочил с окна и бегом в горницу. Ни пирогов, ни Варвары. Печь холодная. На столе грязная посуда с вечера.

      Прохор глаза протёр. Чего только спросонок не померещится. А как протёр, так и ужаснулся. В углу за печкой паутина. Сколько же он проспал, что здесь всё пылью и паутиной заросло? Посмотрел на часы. Стоят. Вот тебе раз! Смахнул паутину веником, пригрозил пальцем невидимому пауку, а услышав тяжелые шаги, спрятался и притих.

      – Варька! – голос Степана вроде и обычный, да только он ни в жизнь таким тоном жену не звал.

      – Разорался-то чего, иду, – в ответ раздался голос Варвары, заспанный и ленивый.

      – Самовар поставь.

      Половицы жалобно стонали под ногами Варвары. Дверь болталась на петлях, и когда Степан распахнул её и вышел в сени, от скрипа у Прохора защипало в глазах.

      Улучив момент, пока Варвара отправилась с ведром за водой, Прохор взбежал по лестнице наверх, там – в окошко, на руках повис и спрыгнул на задний двор, прокрался до угла.

      Огляделся. Вроде бы и родной Старобыт, да всё не то. Из зарослей крапивы выглядывала покосившаяся баня. Ставни на окнах домов облупились. А кругом тишина, будто вся деревня спит. Петухи не кричат, коровы не мычат.

      – Сколько лет живу, а домового первый раз вижу, – услышал Прохор за спиной. Обернулся – кошка. Прям как Мурка, только чёрная от ушей до кончика хвоста.

      – Ты кто?

      – Мурка, – ответила кошка, – для тебя Котофеевна. Хотя соседки поговаривали, что давно-давно бывал в наших краях домовой, но не здешний он был, а тамошний.

      – Тамошний?

      Кошка головой покачала.

      – Вроде как сквозь окно пришёл, но надолго не задержался.

      – А как же он ушёл? – заинтересовался Прохор.

      «Уж не в отражённом ли я мире?»

      – Не знаю, – мяукнула Котофеевна. – Как пришёл, видимо, так и ушёл.

      – Где тут зеркало у вас имеется? Мне домой надо. Без домового всё хозяйство встанет.

      Мурка по-кошачьи мягко засмеялась.

      – А что ж ты делаешь на хозяйстве-то?

      – За порядком слежу. Смотрю, чтобы хозяева дом в чистоте держали, и себя, и жизнь свою, а если нужно, то и помочь могу. Ну, что насчёт зеркала, Котофеевна?

      –Уу, – замурлыкала кошка, помахивая хвостом. – Отродясь их здесь не водилось. Ты на людей-то погляди, только в зеркала и смотреться.

      Прохор вздохнул.

      – Как же мне обратно? – он шмыгнул носом. – Я же через зеркало к вам попал.

      – К пруду иди. Вода в нём чёрная-чёрная. Как в зеркале себя увидеть можно. Пойдём провожу, – кошка встряхнулась и пошагала по пыльной тропе.

      Над прудом на валуне сидела девчонка, и Прохор, притаившись в кустах, мог бы принять её за Маришку. Уж больно похожа была на лицо, правда, чумазая. А вместо толстой косы обрезанные волосы торчали во все стороны. И если Маришка носила красный сарафан и бусы, то на этой девчонке была замызганная рубашка и короткие штаны, из которых выглядывали загорелые ноги. Девчонка мочила их в пруду, а большие чёрные глаза смотрели на воду с грустью, от которой у Прохора сжалось внутри.

      – Да вижу я тебя, что прячешься? – сказала вдруг девчонка, и Прохор чуть не свалился в крапиву.

      – А если видишь, отчего не убегаешь? – выпрямившись и выходя к пруду, спросил он.

      Девчонка хмыкнула.

      – Стану я от всяких сопляков бегать, – с этими словами она подобрала с земли камень и взвесила его на ладони.

      Прохор вспыхнул до самых ушей. Так его ещё никто не оскорблял за все его десять с хвостиком домовёновских лет.

      – Я Прохор, вообще-то. А тебя как звать?

      – Маринка, – сказал девчонка, не глядя на него.

      – Доброго дня тебе, Маринка, – он опустился на колени у воды. Всмотрелся в своё отражение. Пригладил рыжую чёлку. Снова всмотрелся.