Окна. Станислав Сметана

рядов кресел и занавеска, традиционная чуланная занавеска из плотного материала, которая закрывала следующую секцию или что-то ещё. Она тоже чуть-чуть колыхалась, скорее не от внутреннего движения воздуха, а оттого, что поезд раскачивался. Справа от первого ряда сидений были такие же портьеры, уходящие, соответственно, в помещение справа. Планировка была несколько необычна для вагона поезда, но тогда, да и потом тоже, его это не особенно занимало.

      Он поднялся. Ощущение было такое, что он выспался, но это не ощущение «выспался и сейчас утро», а «выспался и сейчас вечер». Он был уверен, что человек, живущий ночью, а спящий днём, при пробуждении испытывает более приятные ощущения. Это ощущение спокойствия и неторопливости, даже какого-то воспарения над миром. Однако важно проснуться самому, а не по будильнику или под другие звуки. Для такого пробуждения необходима либо полнейшая тишина, либо монотонные звуки (стук колес соответствовал этой цели как нельзя лучше). Он проснулся сам. На часах было 19:28, 28-е сентября, вторник.

      Отодвинув занавеску на ближайшем окне, он вгляделся в в заоконный смутный сумрак. Какие-то деревья, луга, в отдалении леса – типичные пейзажи центральной России. Он вспоминал, что когда-то в далёком детстве, когда родители впервые взяли его с собой в турне по Европе, он ожидал, что там должны быть чуть ли не пальмы, ну уж если не пальмы, то какие-то другие необычные деревья. Нет, сплошь такие же сосны и берёзы, тогда аж тоскливо стало. Так что он мог быть где угодно, просто чёрт знает где, но представил, что находится километрах в 200–300 к югу от Москвы. Поезд продолжал движение со скоростью 90—100 км/ч. Огней не наблюдалось. Ему было комфортно и спокойно. Ему было очень хорошо в одиночестве. Одиночество – это не существование в изоляции. Одиночество – это когда никто от тебя ничего не ждёт. И ты ничего не ждёшь от мира. Это состояние идеального баланса.

      Подняв глаза к небольшому электронному табло в передней части салона он понял, что находится в 8-м вагоне. Далее виднелась информация: «Ориентировочное время прибытия в Орёл – 21:34». Через два часа то есть. Он понятия не имел, зачем он вдруг едет в Орёл. На сидении, на котором он спал, лежала зимняя синяя дублёнка и старый, но очень любимый вязаный шарф, который давно бы следовало выкинуть. 28-е сентября, Центральная Россия, зимняя одежда? Что же с ним произошло? Куда он едет? Или откуда бежит?

      В кармане был обнаружен железнодорожный билет, весьма мятый и затёртый. Его имя с номером паспорта, пункт отправления – Москва Курская, 28-е сентября, 16:54. Пункт прибытия – Авыр-Ин-Чзу, 29-е сентября, 05:12. То есть через девять с половиной часов. Ему, разумеется, был присущ топографический кретинизм, как и большинству погруженных в себя индивидуалистов, но основные крупные города России, стран постсоветского пространства, чуть хуже – Европы, он знал. Также имел понятие о типологии названий населённых пунктов в зависимости от национально-родового признака. Про Авыр-Ин-Чзу он бы сказал в первом приближении, как о чём-то китайском, хотя совсем не знал китайского, так что, скорее всего,