Светские манеры. Рене Розен

жемчужное ожерелье, которое, по слухам, некогда принадлежало самой Екатерине Великой. Корсаж переливается бриллиантами, в ушах сверкают бриллиантовые серьги, руки поверх тонких перчаток украшают с полдесятка браслетов. Если бы возможно было нарядиться в оперу слишком пышно, это был бы тот самый случай.

      Для многих спектакль – более интересное зрелище, и большинство глаз снова обращаются на сцену, но те из нас, кто все еще наблюдает за Альвой Вандербильт, становятся свидетелями – на несколько секунд – ее вопиющего поступка. Она обращает взор на балкон, где восседает миссис Астор, и, глядя прямо на гранд-даму, улыбается. Внезапно гремят цимбалы и литавры, и нас на мгновение охватывает страх, что это миссис Астор выплескивает свой гнев. Но потом вступают флейты, скрипки и другие инструменты, вновь привлекая наше внимание к сцене, и мы, успокоенные, готовимся слушать последний акт.

      И лишь гораздо позже, когда луна, выскользнув из-за облаков, насылает предрассветные тени в окна наших спален, выходящие на Пятую авеню, мы сознаем, что произошел некий неуловимый сдвиг. Предвестник перемен. Просто нам пока неведомо, что это могут быть за перемены.

      Светские сезоны

      1876–1878 гг.

      Глава 1

Каролина Ньюпорт

      Каролина обдумывала полученное известие, хотя, в общем-то, все было предельно ясно. Уже ныла голова. Боль начиналась за левым глазом и, крепчая, распространялась к груди. Точнее, к сердцу. Она снова взглянула на строчки, написанные рукой Августы: твоего мужа видели с… Вероятно, ее золовка считала, что поступает по-христиански. В сущности, для Каролины это не должно было стать сюрпризом. Да она и не удивилась. Муж Каролины делал, что хотел и с кем хотел, а она молчала, мирилась, терпела. А что еще ей оставалось? Каролина разорвала письмо на две части, потом на четыре, потом на восемь, и продолжала его рвать и рвать, пока не превратила неверность Уильяма в конфетти.

      Выбросив клочки изодранной бумаги, она прошла из спальни на террасу, с которой открывался вид на скалы и Атлантику. Ее обволакивало тепло, поднимавшееся от нагретого солнцем мрамора. Пальцами касаясь балюстрады, она стояла и смотрела на океан. К берегу неслись огромные волны. Они разбивались о скалы, и шлейф морской пены, в который они превращались, снова поглощал прибой. Начинался прилив. Волны бежали быстрее, набирая мощь, и Каролина чувствовала, как в ней тоже зреет душевный подъем. Еще не так давно она была раздавлена изменами Уильяма, мучилась от жалости к себе, по нескольку дней не вставала с постели. Однако вот она, по-прежнему на ногах, не сломлена. Да, голова болит, сердце колет, но она не теряет присутствия духа. Это она уже проходила. Никуда он от нее не денется.

      Мудрость – единственное преимущество надвигающейся старости, компенсация за мелкие морщинки вокруг глаз и губ. Подобно волне, что растет, достигает предельной высоты и обрушается, Каролина Астор в свои сорок шесть лет находилась на пике зрелости. Все минувшие