Черная вдова. Максим Шаттам

задела его руку и не заметила.

      – Было похоже на то, что он сам пошевелился. Может, это посмертный рефлекс?

      Доктор Фолстом посмотрела молодому человеку прямо в глаза.

      – Маловероятно. Тело уже начало коченеть. Этот человек умер семь или восемь часов назад.

      Котленд открыл рот, но возражать не решился. Он сел на стул и достал из кармана жевачку. Но едва положил ее в рот, как сразу выплюнул в упаковку и глубоко вздохнул, изо всех сил стараясь успокоиться.

      Сидни приступила к глубокому вскрытию от подбородка до лобка. Отогнув сбоку грудинно-ключично-сосковую мышцу, она кончиком пальца пощупала внутреннюю часть шеи. Следов внутреннего кровоизлияния там тоже не было. Обнажив грудину и брюшную полость, она отложила скальпель и взяла новый.

      Так она дошла до мочевого пузыря. Затем, воспользовавшись методом Вирхова, Сидни на месте изучила органы и их анатомические связи.

      Лезвие, сверкавшее в ярком свете, внезапно остановилось.

      Заметив это, Котленд поднял голову.

      – Что? Что там такое? – взволнованно спросил он.

      Его тревога усилилась, когда он увидел на лице судмедэксперта тень сомнения.

      – Это…странно. Кожа только что отреагировала.

      Бледный как смерть Котленд с трудом поднялся на ноги.

      – Странно, – повторила Сидни Фолстом. – Никогда прежде такого не видела. На бедрах появилась гусиная кожа.

      – Гусиная кожа? Та, что появляется, когда нам холодно?

      – Нет, это невозможно, но…

      Доктор Фолстом положила скальпель на тележку и склонилась над телом. Ее лицо стало белым как снег.

      Вдруг плечо покойника задрожало.

      От этого движения из его внутренностей выпало несколько зажимов.

      После этого Иеремия Фишер застыл.

      Дрожа всем телом, Котленд зажал рот рукой.

      – Санта Мария Матерь Божья, он что, жив?

      – Не говорите глупостей.

      – А это вы как объясните? – воскликнул Котленд. – Он шевелился, и у него гусиная кожа, черт возьми!

      Изо всех сил стараясь сохранять хладнокровие, Сидни Фолстом взяла в руки маленькую лампу.

      – Заместитель Котленд, вам следует знать: сюда попадают только те «пациенты», у которых отсутствует дыхание, не прослушивается пульс, а зрачки не реагируют на свет. Всего полчаса назад я убедилась в этом сама. Поверьте, ошибка исключена.

      Подняв веко покойного, она поднесла к его глазу лампу.

      – Смот…

      Слова замерли на ее губах.

      Ее колени задрожали, перчатки стали влажными от пота.

      Ее окутал чудовищный мрак, и больше она ничего не видела.

      Наука исчезла где-то далеко, а вместе с ней все непоколебимые истины этого мира. Все это всосал в себя зрачок.

      Иеремия Фишер задрожал всем телом.

      Сидни окаменела. Она была не в силах пошевелиться, она не хотела шевелиться. Ее сковал страх.

      Она знала, что сойдет с ума, если посмотрит вниз.

      Окончательно и бесповоротно.

      Год спустя