Леди мира. Автобиография Элеоноры Рузвельт. Элеонора Рузвельт

ходила в гости, потому что у меня появилось много друзей, и миссис Пэриш была как всегда добра ко мне. Осенью, в мои девятнадцать, бабушка решила, что не может позволить себе открыть нью-йоркский дом, и встал вопрос, где мы с Пусси будем жить. Миссис Ладлоу пригласила Пусси к себе, а миссис Пэриш предложила мне поселиться у нее.

      За прошедший год я повзрослела и решила, что не стану тратить следующий год на одни светские рауты, тем более жизнь с кузиной предполагала меньше случайных развлечений, чем дом на 37-й улице. Миссис Пэриш все еще соблюдала уйму формальностей и была пунктуальной, а последнее перестало быть одной из моих сильных сторон.

      Кузина Сюзи (миссис Пэриш) сказала, что иногда мне можно приглашать гостей на чай в маленькую приемную на втором этаже, но я не думала, что могу пригласить кого-нибудь на обед. Зато у меня была горничная, и все устроили так, что я могла выходить из дома сколько угодно. Кузина была более чем любезна, принимая меня на официальных обедах и ужинах.

      Одно я помню четко. Я сильно выходила за рамки бюджета, у меня было много просроченных счетов, и в конце концов мистер Пэриш взял меня за руку и начал старательно учить бухгалтерии. Он не позволял мне просить бабушку оплатить счета и заставлял оплачивать их постепенно. Это был, вероятно, мой единственный урок обращения с деньгами, и я была бесконечно благодарна за него.

      Мистер Пэриш был высоким, худощавым, с утонченной внешностью, усами и, несмотря на формальность манер, самым добрым человеком, которого я когда-либо знала.

      Той зимой я начала работать в ассоциации Junior League, находившейся на ранних стадиях формирования. Мэри Хэрриман, впоследствии миссис Чарльз Кэри Рамси, была ее движущей силой. Мы были не клубом, а просто группой девушек, которые стремились принести пользу своему городу. Объединившись, мы распределили обязанности, и нам с Джин Рид, дочерью миссис и мистера Уайтлоу Рид, достались занятия с детьми в местном театре на Ривингтон-стрит. Джин должна была играть на пианино, а я – развлекать детей, обучая их ритмической гимнастике и необычным танцам.

      Насколько помню, мы приезжали туда днем, после окончания уроков, и уезжали, когда было уже темно. Джин часто приезжала и уезжала в своей карете, а я ездила по надземной железной дороге или на трамвае с Четвертой авеню и шла пешком от Бауэри. Грязные улицы, забитые людьми, похожими на иностранцев, наводили на меня ужас, и я часто поджидала на углу машину, с большой тревогой наблюдая, как мужчины выходят из салунов или убогих гостиниц, расположенных неподалеку, но мне было слишком интересно работать с детьми. До сих пор помню, как меня охватила гордость, когда одна из девочек сказала, что ее отец приглашает меня к ним домой, чтобы подарить мне кое-что, потому что ей очень нравятся наши занятия. Это поддерживало мой дух всякий раз, когда мне было трудно усмирить свой выводок!

      Помню, как однажды я позволила своему кузену, Франклину Рузвельту, в то время выпускнику Гарварда, приехать и встретить меня. Все девочки проявили