Бояре, отроки, дружины. Военно-политическая элита Руси в X–XI веках. Петр Стефанович

создание Паримийника должно было быть непосредственно связано с переводом ветхозаветных книг Мефодием (о чём говорит его житие в гл. XV) – оно либо предшествовало ему (что значительно более вероятно, так как Паримийник – книга необходимая для богослужения), либо очень скоро последовало за ним.

      Упоминание этого странного слова содержится в чтениях из Исхода, гл. XIV, стихи 5 и 8. В разных рукописях написание его варьируется. Согласно реконструкции древнейшей редакции Паримийника, предложенной А. А. Пичхадзе, соответствующие фразы выглядят так: «и преврати ся с(е)рдце фараоново и дроуговъ его на люди» (Исх. XIV, 5) «и ожести г(оспод)ь с(е)рдце фараонови ц(е)с(а)ря егупьтьска и дроуговъ его» (Исх. XIV, 8)[295]. В греческом оригинале словам «и дроуговъ его» соответствует

(то есть: «и слуг»). Пичхадзе опиралась на русский список XIII в., но другие списки в качестве вариантов к «дроуговъ» дают «дьрговъ» (а также соответствующую пару в другом падеже: «другомъ»/«дьргомъ»), а в ряде списков мы имеем вообще другие слова, например, «болѣрь», как в Лобковском паримийнике (одном из древнейших).

      На первый взгляд можно как будто предполагать в этом случае за словом «

»(«друговъ» в тексте) некое социальное значение— то есть "слуга правителя (царя)" или собственно "дружинник". И тогда можно видеть здесь подтверждение такого значения в разобранном примере из Жития Мефодия.

      Однако, такое предположение было бы неверно. Как указала недавно Э. Благова, чтение «дроуговъ» здесь вторично и ошибочно[296]. Во-первых, это чтение, по её замечанию, «аномально» в качестве родительного падежа множественного числа от «

». Правильный gen. pi. в старославянском языке должен был бы быть «

». По мнению Благовой, в данном случае мы имеем дело с лексемой «

», которая известна по нескольким примерам в древних памятниках южнославянского происхождения. Она либо была в первоначальном («мефодиевском») тексте, либо попала в Паримийник на каком-то этапе правки и обновления «мефодиевского» перевода (и тогда оригинальным является чтение Лобковского паримийника

).

      Происхождение и точный смысл этой лексемы остаются, между тем, не разъяснёнными. Ещё Ф. Миклошич, выделяя в словаре отдельную статью «

», от определения смысла слова уклонился, отметив лишь: «vox obscura»[297].

      Фактически открытым вопрос оставила и Благова. Недавно болгарская исследовательница Т. Славова обобщила упоминания слова в древних памятниках (таких упоминаний

295

Пичхадзе 1998, с. 47–48.

296

Bláhová 1999, с. 248.

297

Miklosích 1862–1865, с. 177. Правда, Миклошич в этой словарной статье отсылал к слову (передача византийского должностного титула ),  очевидно, подразумевая, что это последнее могло быть первоначальным, а – его видоизменением. Ясно, из чего он исходил: «юс» вполне мог превратиться в «ер», так как с деназализацией носовых звуков, происходившей у большинства славянских народов в Х-XII вв., в Болгарии эти звуки превращались в редуцированные и соответствующим образом передавались на письме. Но так же ясна и проблема такой этимологии: непонятно исчезновение суффикса – аръ, который в грецизмах подобных  был вполне устойчив— ср., например , и т. п. (см. о суффиксе и соответствующих существительных в старославянском языке: Цейтлин 1986, с. 163–168).