Скорее счастлив, чем нет. Адам Сильвера

что отец тебе говорил про секс?

      Эрик не оборачивается, но я уверен, что он меня услышал. Он говорит своим «солдатам» в игре, что отошел на две минуты, и отключает звук.

      – Такое забудешь, ага, – на всю жизнь травма.

      Мы не смотрим друг на друга. Он изучает статистику рейда и, наверно, прикидывает, что изменить в тактике команды, а я перевожу взгляд с бледно-желтых пятен по углам комнаты за окно. Где-то там живут люди, которым не так неловко, как мне сейчас.

      – И что он говорил?

      – Тебе какое дело?

      – Хочу понять, что бы он сказал мне.

      Эрик жмет на кнопки, меню на экране не реагирует.

      – Мне он сказал, что в нашем возрасте о чувствах даже не думал. Дедушка всегда говорил ему расслабиться и получать удовольствие, как только он будет к этому готов, и не забывать презервативы, а то придется рано повзрослеть, как нескольким его друзьям. А еще он бы сказал, что если ты реально готов, то он тобой гордится.

      В пересказе Эрика папины слова не действуют.

      Мне не хватает отца.

      Эрик снова включает звук и отворачивается с таким видом, будто жалеет, что вообще что-то мне сказал. Конечно, не надо было отрывать его от игры и заставлять вспоминать отца; тем, кто недавно потерял близкого человека, нужен покой, много покоя. Эрик возвращается к игре, раздает указания команде, как настоящий лидер. Папа вел себя точно так же, когда играл в баскетбол, бейсбол, футбол… Да вообще всегда.

      Я вытаскиваю из тумбочки футболку; она пахнет, как будто ее залили жидкостью для мытья посуды. Так и бывает, если делить одежду с братом, который натирает все пробниками одеколона.

      Уходя, я сообщаю:

      – Переночую у Женевьев. Маме скажи, что мы с Бренданом зарубились в какую-нибудь новинку или типа того.

      Эрик от удивления аж отлипает от игры, секунду меня разглядывает, потом вспоминает, что ему на меня плевать, и играет дальше.

      По дороге к Женевьев меня раздирают сомнения.

      Меня начинает клинить. Почему я иду, а не бегу? Если бы я правда этого хотел, я бы мчался со всех ног… или хотя бы бежал трусцой, потому что силы мне еще понадобятся. Но если оно мне не надо, почему я не плетусь нога за ногу и меня не подмывает сбежать? Я иду спокойным шагом – может, это я храбрюсь? Делаю вид, что ничего особенного меня не ждет и самый важный этап становления мужчиной – сущая мелочь? Я просто долговязый парень со сколотым зубом и почти еще безволосой грудью – и кто-то хочет заняться этим именно со мной. И не кто попало, а Женевьев – моя девушка, которая классно рисует, смеется надо всеми моими дурацкими шутками и не бросила меня, когда со мной было совсем не весело.

      Я захожу в гастроном на углу – «У Шермана» – и покупаю маленький гостинец. А то просто так лишить девушку невинности и ничего ей не подарить – это как-то хреново. Дэйв Тощий считает, что лучший подарок к дефлорации – это цветы, поэтому цветы я точно дарить не буду.

      Наконец я подхожу к двери Женевьев и стучу. Потом грожу пальцем ширинке:

      – Смотри там, не вздумай халтурить. А то, черт возьми, я тебя просто отрежу. Или