Ослепительный цвет будущего. Эмили С.Р. Пэн

скажешь, что в форме матери.

      Легче было представить, что это пятно от акриловой краски. Пигмент, эмульсия. Растворяется водой до полного высыхания.

      Но кое-что представить трудно: что пролитая краска – всегда случайность.

      Обычно, когда кто-то разливает краску, в этом не участвуют нож и горсть таблеток снотворного.

      На следующий день после того, как это случилось, мы потратили несколько часов в поисках записки. И эта часть была самой сюрреалистичной. И папа, и я перемещались по дому, словно сонные ленивцы, открывая ящики и комоды, перебирая пальцами содержимое полок.

      Все это неправда, если нет записки. Эта мысль беспрерывно проносилась у меня в голове. Она бы обязательно оставила записку.

      Я отказывалась заходить в родительскую спальню. Я не могла забыть мамины ноги на полу, торчащие с другой стороны кровати; кровь, ударившую мне в голову осознанием: она мертва она мертва она мертва.

      В коридоре я прислонилась к стене и стала слушать, как папа, продолжая поиски и перемещаясь из одного конца комнаты в другой, остервенело копается в бумагах – в том же отчаянии, которое ощущала и я. Я слышала, как он открыл коробку с украшениями и спустя минуту захлопнул крышку. Слышала, как он разбирал кровать – видимо, пытался найти записку под подушками, под матрасом.

      Где, черт возьми, люди обычно оставляют предсмертные записки?

      Если бы Аксель был здесь, со мной, он наверняка сжал бы рукой мое плечо и спросил: «Какой цвет?»

      И мне пришлось бы объяснять ему, что я стала бесцветной, прозрачной. Медузой, попавшей в плен течения и вынужденной двигаться по велению океана. Я была такой же ненастоящей, как несуществующая записка моей матери.

      Но если записки и правда нет – что тогда это значит?

      Отец, похоже, что-то нашел – по ту сторону двери вдруг повисла оглушительная тишина.

      – Пап? – позвала я.

      Ответа не последовало. Но я знала, что он там. Я знала, что он в сознании, что он стоит по ту сторону стены и слышит меня.

      – Папа, – произнесла я снова.

      Я услышала долгий, тяжкий вздох. Шаркающими шагами отец подошел к двери и распахнул ее.

      – Нашел? – спросила я.

      Он медлил с ответом, избегая моего взгляда, смущаясь. Наконец протянул руку, в которой сжимал скомканный листок бумаги.

      – Нашел в мусорном ведре, – выдавил он. – И это тоже.

      Он раскрыл ладонь до конца, и я увидела горсть капсул, которые узнала в ту же секунду. Мамины антидепрессанты. Он снова сжал кулак и пошел вниз.

      В тело просочился бирюзовый мороз. Когда она прекратила принимать таблетки?

      Я развернула листок и уставилась в его белизну. На поверхности не было ни следа крови. Руки, словно чужие, сами поднесли бумагу к лицу – я втянула носом воздух, пытаясь уловить последние остатки маминого аромата.

      Наконец я заставила себя взглянуть на написанное.

      Ли и Брайану

      Я вас очень люблю

      Простите меня

      Таблетки не

      Ниже