Шла шаша по соше (сборник). Макс Неволошин

Иванович, – сказал я, – зачем вы меня обижаете? И себя тоже.

      – А что? Ты хочешь сказать – друг? – Юрий посмотрел на меня так, словно разглядывал букашку в микроскоп. – Макс, мы с тобой знакомы два месяца…

      – При чём тут срок? Человека можно узнать за два часа.

      – Ладно, извини. Проехали.

      Как-то, вдохновившись от портвейна, я прочёл Юрию свои рифмованные опусы. Ему понравилось одно четверостишие, вот это: Пройдёт война, воззренья переменятся – ничей не будет взгляд ортодоксален. И только Ленин станет верным ленинцем, а верным сталинистом – только Сталин. Юрий достал с полки общую тетрадь.

      – Вот смотри. Здесь мне друзья пишут разные приколы. Запиши мне этот стих, ладно?

      Ага, уже друзья… – подумал я.

      – Можно почитать?

      – Конечно.

      Половина записей была сделана явно нетвёрдой рукой.

      Юрий Иванович много пил. При этом, как верно заметила моя жена, внешне почти не менялся. Если с ним и бывали перемены, то я не успевал их отфиксировать, так как сам менялся гораздо раньше. Серьёзно поддатым я видел его только раз – тридцатого декабря. Мы с женой приобрели несколько упаковок конфет «Рафаэлло» для подарков соседям и знакомым. Одну я понёс Юрию Ивановичу. Дверь, как обычно, была не заперта. Из глубины квартиры доносились нетрезвые голоса. Вид комнаты и её обитателей говорил о как минимум трёхдневном загуле. За столом напротив Юрия сидел в дымину пьяный небритый мужик в заляпанном комбинезоне. Я подумал о ведре засохшей краски в прихожей, из которого торчали валик и длинная кисть.

      – Знакомься, это Адам, – сказал Юрий. – По профессии малер.

      – В смысле маляр?

      – Нет, малер. Ты знаешь, что такое по-немецки малер?

      – Художник, бля! – неожиданно и громко сказал Адам. И вдарил кулаком по столу. Он попытался добавить ещё что-то про забор, который надо срочно докрасить. Но слова давались ему с трудом.

      – Никак не угомонится, Том Сойер хренов, – сказал Юрий. – Эй, Адаша! Иди отдохни. Кровать найдёшь? Только пописать сначала не забудь.

      – Пральн… – кивнул Адам.

      Он встал и сразу упал под стол. Мы отволокли его в спальню.

      – Где вы его нашли? – спросил я.

      – Дорогу узнавал. А я как раз из магазина шёл, пригласил его на рюмаху… Уже дня четыре керогазим или три. Какое сегодня число?

      – Тридцатое.

      – Хм… А я думал, двадцать девятое. Надо же – целый день потеряли! Мне завтра к детям ехать, а я связался с этим чучелом… Совершенно градус не держит. Ладно, пойдём я тебя джином угощу.

      Из массива посуды на столе Юрий извлёк квадратную бутыль. Конечно, она была пуста.

      – Нда, неудача. Придётся идти в магазин. Вернее, ты зайдёшь, а я тебя на улице подожду. Мне в таком виде нельзя. Сейчас найдём… у меня двадцатник где-то был…

      Он обыскал карманы, сначала свои, потом Адама.

      – Макс, у тебя деньги есть?

      – Есть.

      – Ну,